Владимир Петрухин - Мифы древней Скандинавии

Камень установлен в честь женщины по имени Гиллауг. На нем изображен Мировой змей, но центром композиции является христианский символ-крест.

С Олавом был исландец по имени Торстейн. Он проснулся среди ночи, но лежавший рядом дружинник спал так крепко, что исландец не стал его будить. Он отправился в нужник и увидел, что на крайнем сиденье появился некто, хорошо знакомый каждому исландцу по сагам и рассказам-быличкам. Это был выходец с того света, бродячий покойник.

Торстейн был не робкого десятка, да и эти «живые мертвецы» не считались тогда редкостью, и исландец начал с того, с чего положено было начинать, встречая незнакомца, спросил, кто он.

Мертвец ответил, что его зовут Торкель Тощий, и он погиб вместе в Харальдом Боевым Клыком — конунгом древних времен. На вопрос, откуда он взялся, Торкель ответил, что явился прямо из Хель.

Торстейн должен был продолжать разговор, чтобы протянуть время и как-то отделаться от нечистой силы. Он и спросил, что происходит в преисподней и кто терпит там самую терпимую и самую худшую муку.

Тут мы начинаем понимать, что речь идет уже о христианском аде. И Торкель говорит, что меньше всего достается самому Сигурду Убийце Фафнира — он топит печь, в которой горят грешники.

«Кто же терпит наихудшую из мук?» — спрашивает Торстейн. Оказывается, это Старкад. Он вопит так, что даже бесам не дает покоя. «Что же это за мука, если даже гигант Старкад не может ее терпеть?» — «Он по щиколотки в огне», — объясняет Торкель. «Не такая уж это великая мука для такого героя», — говорит Торстейн. Но тут выясняется, что из огня у Старкада торчат одни лишь ступни.

Мы видим, что в этой быличке герои Одина оказываются, в лучшем случае, бесами, которым приходится мучить грешников в аду — к ним относится сам Сигурд и собеседник нашего исландца — Торкель.

Между этими разговорами, однако, выходец из преисподней подсаживался все ближе и ближе к Торстейну, и тому не миновать было лап нечистой силы, если бы не его находчивость.

Торстейн попросил нечистого крикнуть так, как вопит Старкад. Тут нечистый завопил, и у исландца перехватило дыхание от страха. Однако он превозмог ужас и спросил, самым ли громким криком кричал нечистый. Тот сказал, что это еще самый слабый крик — так вопят они, мелкие бесы. Исландец же потребовал, чтобы черт завопил во всю мощь. Тот исполнил просьбу собеседника, и на третий раз, когда Торстейн уже был готов лишиться чувств от вопля, а нечистый совсем приблизился к исландцу, зазвонил церковный колокол.

Мы помним, как Тор обманул другого выходца из преисподней — черного альва Альвиса, задержав его разговорами до утра, так что тот окаменел под первым лучом солнца. Тора интересовали в этом диалоге тайны мироздания, Торстейна (носившего, впрочем, как и бес Торкель, имя громовержца) — адские муки. Его спас церковный колокол, зовущий к заутрене. Бес, услышав его звон, провалился сквозь землю, и долго слышен был гул его падения в преисподнюю.

Наутро, после церковной службы, конунг был суров и спросил, не нарушал ли кто-нибудь его запрета. Торстейн бросился ему в ноги, признавшись в своем проступке. Конунг сказал, что все исландцы славятся своей строптивостью, но простил Торстейна. Однако он спросил исландца, зачем тот заставлял беса вопить так страшно. Торстейн сознался, что хотел этими криками разбудить конунга, чтобы тот спас его от нечистого. Олав сказал, что так оно и случилось, — он проснулся и принялся звонить в колокол; сильно ли испугался Торстейн, слушая вопли черта?

Тут находчивый исландец ответил, что не знает, что такое испуг. У него пошел лишь мороз по коже. «Что ж, — ответил конунг, — тогда ты и будешь именоваться впредь Торстейн-Мороз-по-коже». И в придачу к прозвищу, как положено, конунг дал Торстейну меч. Тот стал преданным дружинником конунга и погиб вместе с ним на его корабле Длинный Дракон.

Христианство постепенно вытесняло язычество в представлениях скандинавов о сверхъестественном, добре и зле, и наказаниях на том свете. Незавидная загробная участь героев Одина, и рассказы о бесе Торкеле, что боится церковного колокола и проваливается сквозь нужник в преисподнюю, снижало героические образы эйнхериев. Но многие древние обычаи сохранились; сохранилось и название новогодних праздников, йуль, которое стало означать Рождество. Однако скандинавы продолжали верить (как и прочие народы Европы), что в новогодних бурях проносятся полчища нечистой силы, и Один скачет во главе своей «Дикой охоты», окруженный ведьмами и колдунами.

К конунгу Олаву являлись персонажи, гораздо более серьезные, чем мелкий бес, пугавший его дружинника в отхожем месте.

Одна из «прядей» об исландцах рассказывает, как к конунгу пришел могучего вида старик, назвавшийся Гестом (это имя значит «гость», «незнакомец»). Когда все дружинники улеглись спать, осенивши себя крестным знамением, гость последовал их примеру, но конунг чувствовал что-то неладное и не уснул сразу. Он увидел, как некий альв проник в палату, хотя двери были на запоре, и стал обходить спящих; выходец из преисподней подошел, наконец, к спящему с краю старику-гостю, но и здесь не смог сделать ничего худого, сказавши, что повсюду крепкие запоры. Для черного альва не существовало запоров — ведь он мог пройти и сквозь камень, но нечистый дух не мог навредить спящим, ибо их охраняло крестное знамение.

Но конунг заметил, что альв помедлил у спящего гостя, и спросил Геста, христианин ли он или язычник. Гест признался, что в давние времена в земле саксов он принял предварительное крещение (оглашение). Гость показал Олаву золотое украшение седла, которое принадлежало самому Сигурду Убийце Фафнира. Конунг спросил, как драгоценность попала к старику, и тот поведал, что был слугой Сигурда.

Гость оказался великим скальдом и рассказал Олаву о подвигах Сигурда (в том числе и о его встрече со Старкадом), смерти Сигурда от рук побратимов, о Брюнхильд и о Гуннаре в змеином рву. Рассказал он и о том, как получил талант скальда. Он родился в доме знатных родителей, и три норны явились на пир, но одной из них не хватило места. Вещие жены предрекли младенцу славу героя и великого скальда, но разгневанная старшая провидица сказала, что жизнь его закончится тогда, когда догорит свеча, зажженная в его изголовье. Свечу немедленно задули, и герой, прозванный Норна-Гестом, уже триста лет бродил по свету, прославляя подвиги героев Одина, служил пяти конунгам, пока не прослышал об Олаве и его вере в Белого Христа.

Конунг крестил его полным крещением и возжег, как положено свечу, что Норна-Гест носил с собой. Когда свеча догорела, старый скальд испустил дух: судьба его, предреченная языческой норной, свершилась, но душа была спасена.