Иван Рак - Мифы и легенды народов мира. т.3. Древний Египет и Месопотамия

Шел поселянин, направляясь к югу, —
в ту сторону, где город Ненинисут.
Достиг он вскоре области Пер-Фефи,
что севернее Ме́денит [71] Местонахождение Пер-Фефи и Ме́денит неизвестно. . И там —
там встретил поселянин человека,
на берегу стоявшего. Он имя
носил Джехутинахт — «Силен бог Тот»;
он сыном приходился человеку
по имени Исери. Оба были
людьми распорядителя угодий
вельможи Ренси, сына Меру [72] Имя «Исери» буквально означает «Тамарисковый», «Меру» — «Любимый», значение имени «Ренси» неясно. .

Этот
Джехутинахт, едва лишь он увидел
ослов, которых поселянин гнал,
[и всю великолепную поклажу],
как в его сердце алчность загорелась,
и [сам себе] сказал Джехутинахт:
«Эх, вот бы мне изображенье бога [73] То есть волшебный амулет.
с такою чудодейственною силой,
чтоб удалось мне с помощью той силы
добро у поселянина отнять!»

А дом Джехутинахта находился
у тропки, что вдоль берега тянулась.
Узка дорожка там, не широка:
набедренной повязки вряд ли шире;
обочина ее — вода речная,
а по другую сторону — ячмень.

И приказал Джехутинахт холопу,
его сопровождавшему: «Иди-ка
и принеси мне полотно льняное
из дома моего».
И тотчас ткань
доставлена была Джехутинахту.
Он тут же расстелил ее на тропке
[ни обойти ее, ни перепрыгнуть]:
один конец — в ячменные колосья,
другой, где бахрома, — на воду лег.

Все люди той дорогой беззапретно
могли ходить. И поселянин тоже
спокойно шел. Как вдруг Джехутинахт
его окликнул: «Эй, поосторожней!
Смотри не потопчи мои одежды!»

Ему на это молвил поселянин:
«Что ж, поступлю я, как тебе угодно.
Мой верен путь. [Другой дороги нету,
и — выхода мне нет, коль путь закрыт] [74] Фразы, которая заключена в квадратные скобки, в подлиннике нет, но, как установил санкт-петербургский египтолог А. С. Четверухин, предыдущая фраза «верен мой путь» составлена наподобие каламбура и содержит прямой намек на другие смыслы: «нет пути» и «нет выхода». Эта фраза повторяется в повести трижды. ».
И он поднялся выше по обрыву.

Тогда Джехутинахт прикрикнул грозно:
«Что ты собрался делать, поселянин?
Иль мой ячмень тебе доро́гой будет?»

Ему сказал на это поселянин:
«Мой верен путь. [Другой дороги нету,
и — выхода мне нет, коль путь закрыт.]
Обрывист берег — не взойти на кручу,
а здесь — ячмень встал на пути стеною,
дорогу же ты нам переграждаешь
одеждами своими… Может, все же
ты дашь пройти нам по дороге этой?»

Но только речь закончил поселянин, —
один из тех ослов, [которых гнал он], стал поедать ячменные колосья
и полный рот колосьями набил.
И тут Джехутинахт вскричал: «Смотри-ка!
Осел твой жрет ячмень!.. Что ж, поселянин,
за это я беру его себе.
Отныне будет он топтать колосья
во время молотьбы [75] В Древнем Египте при обмолоте зерна использовали быков и ослов: их гоняли по колосьям, расстеленным на гумне. , [а не на поле]».

Промолвил поселянин: «Путь мой верен,
[и не было мне выхода иного]:
дорога здесь — одна, но ты ее
мне преградил. Вот почему повел я
ослов другой дорогою — опасной:
[ведь там ячмень! Ослы его не могут,
увидевши, не съесть; они ж — ослы,
они не разумеют, что — запретно!]
И вот теперь осла ты отбираешь
за то, что рот колосьями набил?..
Но я — учти! — я знаю, кто владыка
усадьбы этой: вся она подвластна
начальнику угодий, сыну Меру —
вельможе Ренси. Он — учти! — карает
грабителя любого в этих землях
до края их!.. Неужто буду я
в его поместье собственном ограблен?!»

Джехутинахт сказал: «Не такова ли
пословица, что повторяют люди:
мол, произносят имя бедняка
лишь потому, что чтут его владыку?..
Я говорю с тобою. Я!! А ты
начальника угодий поминаешь!»

Схватил он тамарисковую розгу
зеленую — и отхлестал нещадно
все тело поселянина той розгой;
ослов забрал, увел в свою усадьбу.

И поселянин громко разрыдался:
так больно ему было от побоев
и так коварно поступили с ним!

Тогда Джехутинахт сказал [с угрозой]:
«Не возвышай свой голос! Ты ведь рядом
с обителью Безмолвия Владыки! [76] «Владыка Безмолвия» — Осирис. Фраза Джехутинахта двусмысленна: он напоминает поселянину, что тот находится неподалеку от храма Осириса, которого грешно тревожить криками, и в то же время намекает, что поселянин окажется в «обители Осириса» — Загробном Мире, если «возвысит голос» — осмелится пожаловаться на самоуправство. »

Но поселянин молвил: «Ты не только
меня избил и все мои пожитки
себе присвоил, — ты еще намерен
все жалобы из уст моих забрать,
замкнуть мне рот!.. Безмолвия Владыка,
верни мне мои вещи, дабы криком
мне больше не тревожить твой покой!»

И десять дней подряд тот поселянин
стоял и умолял Джехутинахта
вернуть ему добро. Но не внимал он.

И поселянин в город Ненинисут,
на юг пошел, чтоб с просьбой обратиться
к вельможе Ренси, сыну Меру.
Встретил
он Ренси у ворот его усадьбы,
когда тот выходил и вниз спускался,
чтоб сесть в свою служебную ладью, —
а та ладья принадлежала дому,
в котором правосудие вершится.

И поселянин вслед ему воскликнул:
«Ах, если бы дозволено мне было
возрадовать твое, вельможа, сердце [77] «Возрадуй сердце свое» — фраза, которой полагалось предварять обращение к человеку более высокого чина (независимо от характера известия или просьбы: они могли быть отнюдь не радостными).
той речью, что хочу тебе сказать!
[Но знаю: тебе некогда, ты занят], —
так пусть ко мне придет твой провожатый,
любой, что сердцу твоему угоден:
[ему свою поведаю я просьбу]
и с этим отошлю к тебе обратно».

И по веленью сына Меру Ренси
направился его сопровожатый,
который был его угоден сердцу,
которому он доверял всех больше.

[Ему поведав о своем несчастье],
послал его обратно поселянин,
и тот всю речь пересказал подробно.

Сын Меру про разбой Джехутинахта
уведомил сановников, что были
с ним рядом и в его входили свиту.
Они ему в ответ: «Владыка мой! [78] Коллективное обращение к вельможе обычно полагалось делать в единственном числе.
По-видимому, этот поселянин —
его, [Джехутинахта, крепостной,
который, чтобы выменять продукты,
пришел не к самому Джехутинахту,
как то велит обычай], а пошел
к кому-нибудь другому по соседству.
Ведь так они [79] «Они» — вероятно, мелкие сельские чиновники. всегда и поступают
со всеми поселянами своими,
идущими к другим, что по соседству…
Ведь так они и делают всегда!
И стоит ли карать Джехутинахта
за горстку соли?.. Пусть ему прикажут
вернуть добро — и он его вернет».