Тимур Пулатов - Плавающая Евразия

Тем более что мы, шахградцы, получили в этот вечер еще одно послание ОСС, которое гласило:

«На очередном заседании ОСС было решено сделать его постоянным общественным институтом, который продолжил бы свою деятельность и в напряженный период перед землетрясением, и в относительно спокойные времена, до очередной коварной Игры стихии, ибо Шахград, как известно, стоит в районе сейсмической активности.

Поскольку неумолимо приближается день, о котором ОСС предупреждал, мы хотим, чтобы как можно больше людей спаслось от гибели; желаем отвести беду от нашего красавца Шахграда, сохранив его для будущих поколений. Задача эта трудна, но благородна. ОСС нуждается в помощи вашей. Направляя гражданам вопросник, ОСС надеется сослужить этим службу не только жителям Шахграда, но и всему человечеству. Как ответственно ощущать себя здоровой частью человечества и пытаться спасти его даже ценой собственной гибели! Вопросы, на которые ОСС просит ответить шахградцев, помогут всеобщему спасению.

Итак, в момент землетрясения, не теряя хладнокровия, отметьте:

1. Время первого толчка — день и час, с точностью до минуты.

2. Как длительно было землетрясение и его колебания — горизонтальные или вертикальные, с рывками, подбрасыванием?

3. Какие земные или неземные звуки услышали?

4. Излучался ли свет? На какой стороне неба?

5. Какие из предметов передвигались по комнате?

6. Какие повреждения появились на стенах, потолке?

7. Как вели себя ваши домашние животные перед землетрясением?

8. Чувствовали ли вы заранее его приближение душевно — смутным беспокойством, ощущением беды — и физически — головной болью, тошнотой?

Заранее благодарим за то, что вы не поддались панике и точно и полно ответили на все наши вопросы. Ответы посылайте по адресу: улица Неглинка, дом 17, ОСС…»

— Меня удивляет! — воскликнул Нахангов, едва сын его Батурбек звонким голосом прочитал послание ОСС. — До сих пор не могут прикрыть эту позорную лавочку… Может быть, теперь, когда ОНО сообщило свой адрес… улица Неглинка, — стал вспоминать он, глядя поочередно в застывшие лица домочадцев. — Да, есть такая улица, недалеко от завода грампластинок…

Тугая на оба уха Офтоб-биби, восьмидесятилетняя мать Нахангова, тоже сидела со своими, напряженно глядя на сына и пытаясь по движению его губ понять, насколько сегодняшний вечерний сбор семьи чреват… и по тому, как все сжались от слов Нахангова, поняла матушка, что накрутилась еще одна суровая нить беспокойства. И едва она, поддерживаемая с обеих сторон, поднялась из бункера, где прождала со всеми роковой час, и легла в постель, прошептала:

— О Субхон-обло! Отведи беду… усмири землю, прости ей грехи. Не оставляй моих домочадцев без защиты своей… Субхон-обло…

Произнеся все это, она почувствовала умиротворение и тихо заснула, уверенная в том, что не останется без защиты, хотя страх и беспокойство ночью толкали, будили ее не один раз, и тогда Офтоб-биби казалось, что сын услышал ее мольбу и что утром за завтраком он встретит ее недовольным взглядом и осудит, ибо в такой семье, пользующейся всеми благами безбожной жизни, не должно быть места тайным шепотам, заклинаниям. Раньше и вправду не было места этому позору. Офтоб-биби давно не вспоминала, жила весело, радуясь успехам сына, его взлету, достатку, уверенности, но с тех пор, как потеряла слух, вдруг сделалось ей неуютно, будто все отодвинулось от нее, чтобы осталась она в одиночестве.

Да, не зря Нахангов вспоминал улицу… С самого утра сотни шахградцев устремились на поиски и нашли Неглинную не возле завода грампластинок, а в районе протезной фабрики. Улицу-то нашли, и все дома поочередно, с первого по сотый, но на месте дома 17, куда шахградцы, уцелевшие после катастрофы, должны были посылать свои хладнокровные ответы, белела площадка, отгороженная чугунными решетками… со следами то ли строящегося здания, то ли дома, который уже разобрали по кирпичу, оставив для всеобщего обозрения лишь кое-какие контуры. Шахградцы постояли, мрачно глядя, затем решили, что дом 17 появится на этом месте сразу же после землетрясения — очередная штаб-квартира ОСС, вынужденная из-за преследований градосовета каждый день менять свое местопребывание… На том и разошлись, прислушиваясь к шумам и гулам, идущим, как им мерещилось, из-под земли.

Шагали пружинисто, легко ступая и подпрыгивая, пытаясь инстинктивно выйти из-под власти земного притяжения, и если бы такая походка сделалась привычкой шахградцев, то на их ногах наверняка выросло бы нечто вроде ласт, дающих им возможность, чуть приподнявшись над землей, парить, чтобы не чувствовать ни колебания, ни сотрясения тротуара. И оправдались бы тогда предсказания сейсмояпонцев о том, что в конституции шахградцев со временем произойдут необратимые изменения от постоянного напряжения.

В числе любопытствующих был и Давлятов, правда, не откровенно любопытствующих, а исподтишка. Он не бросился, как все, искать дом 17, а, придя на работу, напряженно вслушивался в разговоры, где-то в глубине души чувствуя, что указанный в послании ОСС адрес — вымышленный. Ведь в самом деле, не стал бы самозваный Совет так опрометчиво вести по своему следу… хотя, если вдуматься, в этом тоже была своя дерзость. То ли Давлятов поддался массовому психозу, то ли была это его личная убежденность, но он, как и все, был убежден, что дом с номером 17 по Неглинке появится сразу же после землетрясения… может быть, как единственное сохранившееся здание во всем граде.

Впрочем, Давлятов ловил себя на том, что мысли его скачут как-то прерывисто, то убегая куда-то, то застревая в чем-то ватном, делаясь ненавязчивыми. Да, немудрено сойти с ума — эти ночные визиты Байбутаева, выискивающего что-то внутри дома и вокруг него своим мигающим и свистящим прибором, непонятное охлаждение к нему Нахангова, объясниться с которым не хватило духа… а вдруг он догадывается о его теперешнем образе жизни. И сколько бы Давлятов ни успокаивал себя тем, что не может делить с Мелисом ответственность, все равно вина может пасть и на приемного сына, если обстоятельства дела будут до конца выяснены, — об этом и намекнул ему следователь Лютфи.

«Не мы ведем дело, а дело ведет нас по тернистой дороге», афористично высказался Лютфи, интеллигентно поклонившись Давлятову у дверей следственной.

Сей афоризм и был последней точкой в размышлениях Давлятова. И он, чтобы отвлечься и забыть всю навязчивую муть в голове, лихорадочно взялся за дело, которое казалось ему сейчас увлекательным и важным. Еще вчера забывший обо всем на свете ради своей идеи, направивший всю страсть ума и фантазии, всю изобретательную находчивость, чтобы завершить модель, с помощью которой можно с точностью до минуты предсказывать землетрясение, он сегодня бросает эту работу, и, что самое обидное, на стадии завершения, когда надо было лишь начертить хвост формулы. И ничто уже, никакие доводы, уговоры, посулы не заставили бы его вернуться к работе, начатой с таким лихорадочным рвением, но не доведенной до конца и брошенной из-за другой обжигающей идеи. Ее, идею эту, даже назвать нельзя с определенностью — не то из области религии, не то психологии, не то криминалистики — в ней всего понемногу. Но, зная ум Давлятова, можно с уверенностью сказать: то, чем он теперь занялся — разоблачением взглядов Салиха, — он сумеет сделать наукой, тем более к его услугам вся пытливая мысль человечества, от Сократа до Фрейда и нашего ученого земляка Нахангова, несколько книг которого легли на стол Давлятова рядом с «Философией религии» Гегеля.