Тимур Пулатов - Плавающая Евразия

— А при чем здесь Саиих?! — вырвалось у недовольного Давлятова.

— Знаю, знаю, сейчас вы усиленно изгоняете из себя Салиха! — с хитрецой прищурился Лютфи. — И понимаю, что вам неприятно не только это занятие, но и само упоминание… простите.

— Знаете?! — даже привстал со стула изумленный Давлятов, но тут же смиренно сел. — Разумеется, знаете, ибо вы есть следователь по особо важным делам…

Лютфи почему-то досадливо поморщился и продолжал, хотя и с меньшим вдохновением:

— Так вот, в тот период скучной меланхолии, когда жизнь казалась вам бессмысленной… в один из дней, проходя мимо Музея искусства Востока, вы видите афишу «Современная живопись Шахграда», и на вас сразу же веет чем-то теплым, из далекого мира детства — плакучие ивы над журчащими арыками и прочий пейзаж, сохранившийся в укромных местечках града, где вы бегали босоногий… На вас как будто что-то нашло воображаемое, и вам, совсем оторванному от Востока, померещилось, что вы увидите, едва зайдете в зал выставки, сочные краски, наложенные на холст сильной рукой виртуоза, нечто в духе Мане и Ренуара… увидите в таких же красках свой Шахград, как видели импрессионисты Париж… Это, конечно, не ваша вина: болезненно воображать и мечтать увидеть Шахград конца нашего века воплощенным в Париже прошлого столетия, — вы были так европейски воспитаны… Но на выставке современной живописи Шахграда вы вдруг увидели совсем иной мир, мир не вымышленный, не одухотворенный и возвышенный фантазией, а реальный, слишком плоско реальный — с домами, на которых были тщательно выписаны даже форточки на окнах, с портретом то ли лучшей доярки, то ли мотористки, у которой даже родимое пятно под нижней губой было так внимательно срисовано для обозрения, что вы невольно воскликнули: «Искусство неолита», хотя сами бы не смогли объяснить, при чем здесь неолит. Благо объяснять было некому, во всем зале от картины к картине, шаркая, передвигалась древняя московская старушка с моноклем, а в другом, темном углу сидела на стуле с видом, ничего не выражающим, гид, прилетевшая вместе с выставкой из Шахграда… больше никого в зале, где разместились двести выдающихся работ шахградских живописцев…

Вы всмотрелись в гида — это было единственное живое пятно на площади в двести квадратных метров. Она, уловив на вашем лице досаду, тоже смутилась, ибо приняла ваше разочарование выставкой близко к сердцу. Там более Шахло, — удивляюсь, почему я сразу не назвал ее по имени? — увидела в вас земляка, человека родственного… в холодной осенней Москве… Не ерзайте, перепел мой красноклювый! — ввернул в свой рассказ реплику Лютфи. — Не буду больше растекаться мыслью по подробностям вашей личной жизни, ибо как следователю мне это скучно, хотя и любопытно как мужчине. Тьфу! Тьфу! — плюнете вы любопытному мужчине с дамскими наклонностями в физиономию и будете правы! Так вот, вечером вы были уже вместе в ресторане «Славянский базар», а ночью увезли ее на чью-то пустующую квартиру… и неделю, точнее, восемь дней вы были поглощены полностью своей любовью. Целыми днями пропадали на выставке рядом с Шахло, вечером уезжали с ней на квартиру — и так слепо и бурно были захвачены страстью, что даже матушка ваша Анна Ермиловна удивилась и забеспокоилась, хотя беспокоиться было, в сущности, не из-за чего. Но чисто материнская черта! Беспокоиться без нужды за великовозрастного дитятю, нашедшего себе женщину!

— Ну, вы уж слишком! Довольно! Не называйте все это любовью, скептически усмехнулся Давлятов, вспомнив весь ужас и всю тоску последующих своих отношений с Шахло.

— Хорошо! Хорошо! — миролюбиво успокоил его Лютфи. — Действительно, то, что вам в первые три дня показалось влюбленностью, было обыкновенной мелкой страстью или, простите за откровенность, похотью. Но об этом вы тогда не догадывались, ибо были влюблены в себя как мужчину, наслаждавшегося и доставлявшего наслаждение женщине. Вот так-то! Впрочем, подруга ваша Шахло оказалась в этом смысле немного трезвее. Женщина незамужняя, она легко пошла на интрижку, тем более все случилось вдали от целомудренного Шахграда. Она была раскованной, не связанной общественным мнением. Улетая, она думала, что между вами все кончилось. И как она была удивлена, оракул мой, когда через два дня вы позвонили ей в Шахград. С этой минуты в нее вкрался расчет. Она решила женить вас на себе и жить в Москве, ибо была, как и вы, европейски воспитана и никакие корни не удерживали ее в родном Шахграде. Она еще три раза прилетала к вам в Москву и на третий раз дала вам ясно понять, что беременна. Вы же почему-то не придали этому никакого значения, ибо были уже слишком увлечены новым, пророческим, которое открылось в вас, едва ввели вас в салон-квартиру Пташковских… Вы уже весь были в восточных мистиках, в рассказах о пастухе с символом-копытом, приехавшим на ВДНХ, и прочее… Подруга ваша все настойчивее напоминала о себе, клялась, что положит жизнь у ваших ног навеки… Анна Ермиловна, которая успела к тому времени от неприязни к Шахло перейти к симпатии, тоже вмешалась. А вы не понимали, чего они хотят, эти женщины, будто вступившие в сговор между собой. Чего хотят?.. В прошлые века, при иных социальных условиях, из нее выросла бы Жанна д'Арк, а в нынешнем — бесстрашная авантюристка и даже — не побоюсь этого слова террористка… Впрочем, наверное, так и вышло сейчас, ибо, забегая вперед, скажу, что, по имеющимся сведениям, Шахло Абду-Салимова благополучно вышла замуж за одного аравийского гостя и уехала с ним в одну из экзотических ближневосточных стран… Но в то время Шахло, естественно, и не помышляла ни о каком средиземноморском госте. Она думала только о вас и решилась на последний шанс — сохранить ребенка… расчетливо желая этим привязать к себе Русика — так она, кажется, вас называла ласково? А если нет, то и потери небольшие и хлопоты. Ей, женщине, уже бывшей к тому времени дважды в неудачном замужестве, третье мерещилось только с вами или уже не мерещилось. Если и ребенком вас не приманит, тогда будет воспитывать его, простившись с мыслью о переезде в Москву, — все ее чадо — опора для быстро накатывающейся старости, ибо никого из родственников, кроме брата, у нее не осталось… да и брат этот весь в странном существовании, то объявится, то снова исчезнет из Шахграда — на год, а то и на два, устроится куда-то на работу, и сразу же уволится, и опять в запой уходит… одним словом, бродячий человек… — При этом слове Лютфи как-то загадочно блеснул глазами, будто еще не решился и щадил самолюбие Давлятова. Давля-тов же отозвался на его выражение «бродячий человек», сконфуженно махнув рукой, словно его оскорбили, — Да вы путаете что-то! — пробормотал Давлятов. — Не может быть ее брат бродягой… Она вроде из порядочной семьи… отец кинорежиссер.