Франсуа Фенелон - Телемак

– К чему вся наша любовь к добродетели, – сказал наконец царь, стесненный сильным чувством печали, – показать мне мои слабости и потом бросить меня? Предстоят мне вновь те же ненастья. Никто пусть не говорит мне о добром правлении, я ни к чему не способен, люди мне в тягость. Куда ты хочешь идти от меня, Телемак! Отца напрасно ты ищешь, враги твои раздирают Итаку, возвратишься туда на верную гибель, мать твоя давно отдала руку не тому, так другому из твоих неприятелей. Останься со мной, ты будешь моим сыном, наследником, царем после меня, но и при жизни моей здесь все будет в полной твоей власти, я отдам тебе все с беспредельным доверием. Если ты бесчувствен ко всем моим предложениям, то оставь мне, по крайней мере, Ментора, последнюю мою надежду. Не ожесточи своего сердца, сжалься над несчастнейшим из смертных. Молчишь! Боги ко мне без милосердия: чувствую гнев их еще более, нежели на Крите, когда я пролил кровь сына.

Голосом смущенным и робким Телемак отвечал ему:

– Я не принадлежу себе. Судьба зовет меня в отечество. Ментор, исполненный мудрости, велит мне именем богов возвратиться на родину. Суди сам, что мне делать? Неужели отречься от отца, от матери и от отечества, которое должно быть мне еще дороже, милее родителей? Рожденный на царство, я не призван к жизни кроткой и тихой, не моя доля следовать склонности сердца. Область твоя богаче, могущественнее области отца моего, но я должен предпочесть твоему дару удел, назначенный мне богами. Я был бы счастлив одной Антиопой без всякой надежды получить с ней царство, но прежде всего надобно мне сделаться достойным руки ее исполнением обязанностей, а отцу моему предложить ей через тебя мою руку. Не сам ли ты обещал мне возвратить меня в Итаку? И не в той ли надежде я обнажал за тебя меч с союзниками против Адраста? Пора мне вспомнить о домашних своих бедствиях. Боги, вверив меня Ментору, даровали его сыну Улиссову, чтобы он под руководством его исполнил высшее свое предназначение. Нет у меня ни имения, ни убежища, ни отца, ни матери, ни верного, родного крова, остается при мне только добродетельный мудрый муж, но зато драгоценнейший дар великого бога. Суди сам, могу ли я согласиться на разлуку с таким человеком? Нет! Скорее умру. Лиши меня жизни: что мне в жизни? Но не отнимай у меня Ментора.

Так говоря, Телемак с каждым словом показывал более твердости в голосе, робость в нем исчезла. Идоменей не знал, что отвечать, но не мог и согласиться с Телемаком, молчал и старался телодвижениями и взорами привести его в жалость: неожиданно завидел Ментора, тот подошел и сказал ему величественным голосом:

– Не сокрушайся, мы уйдем, но не отойдет от тебя мудрость, председящая в совете богов, веруй только в промысл Юпитера, пославшего нас спасти твое царство, вывести тебя из заблуждения. Филоклес, возвращенный из заточения, будет служить тебе верно. Страх божий, рвение к добродетели, любовь к народу, сострадание к бедным никогда не умрут в его сердце. Внимай его советам, употребляй его с доверенностью. Величайшая от него услуга тебе будет состоять в искренности, с которой он открывал бы тебе все твои слабости, называя всякую вещь своим именем. Возвышеннейшее великодушие доброго царя является тогда, когда он ищет истинного друга, строгого судью его погрешностей. С таким мужественным сердцем и без нас ты будешь счастлив.

Но если лесть, извиваясь змеей, проложит себе вновь дорогу к тебе в сердце и вселит в тебя подозрение к бескорыстным советам – погибнешь. Не предавайся праздно печали, мужайся, иди смело по пути добродетели. Филоклес знает все то, чем может облегчить твой труд, не употребляя во зло доверия. Я отвечаю за него. Боги даровали Филоклеса тебе, меня – Телемаку. Всякой из нас должен следовать своему званию с бодрственным духом. Бесполезно сокрушаться. Если бы представилась тебе когда-либо надобность в моем пособии, я приду к тебе, как только возвращу Телемака отцу и отечеству. И в чем я могу найти себе лучшую отраду? Не ищу я на земле ни богатства, ни власти: все мое желание – помогать ищущим добродетели и справедливости. Могу ли я забыть все твое ко мне доверие, всю твою дружбу?

И тогда же Идоменей стал иным человеком. Все смолкло в его сердце, как по мановению Нептуна стихают разъяренные волны и грозные бури. Осталось в нем чувство печали, но спокойной и мирной, – тихое сетование и сожаление. Мужество, доверие, добродетель, упование на помощь свыше воскресли в его сердце.

– Так не должно унывать и тогда, когда все мы теряем, – говорил он. – По крайней мере, в Итаке, где ты, любезный Ментор, соберешь плоды своей мудрости, вспомни об Идоменее. Не забудь, что Салент – дело рук твоих и что ты здесь оставляешь царя злополучного с надеждой на одного тебя. Прощай, достойный сын Улиссов! Не смею противиться воле богов, не удерживаю тебя. Великое сокровище боги даровали мне на малое время. Прощай и ты, Ментор, слава и украшение рода человеческого! Если только человек может творить дела, тобой содеянные, и если ты не божество, снисшедшее на землю в образе человеческом дать разум истины не ведущим и слабым. Соверши предназначенный богами путь с сыном Улиссовым, счастливым тобой более, нежели победой над общим врагом Гесперии. Идите и простите уже не жалобам моим, а воздыханиям. Будьте оба благополучны! Мне останется только воспоминание о вашем здесь пребывании. Я не знал всей цены вам, счастливые, светлые дни! Вы прошли быстро, как молния, и никогда уже не возвратитесь. Не видеть уже мне того, что я вижу.

Ментор обнял Филоклеса, который, не говоря ни слова, облил его слезами. Телемак хотел взять Ментора за руку, но царь, став между ними, сам пошел к пристани, смотрел то на того, то на другого, подавлял воздыхания, начинал говорить, слова в устах замирали.

Между тем стал слышан с берега крик мореходцев: поднимали паруса, ставили снасти, попутный ветер повеял. Ментор и Телемак со слезами простились с Идоменеем. Он долго прижимал их к сердцу, долго потом следовал за ними взорами.

Глубокая на море тишь.

Телемак пристает к необитаемому острову.

Там встречается с отцом, но не узнает его.

Печаль его, когда он узнал от Ментора, что то был отец его.

Жертвоприношение. Является ему Минерва.

Последние наставления ее Телемаку.

Корабль снялся с якоря, ветер заиграл парусами, берег бежал от моря, и кормчий опытным глазом уже завидел вдали горы левкатские, одетые мглой и снегом, и горы акрокеронские, столько веков поражаемые громом и все еще гордые, непоколебимые.

Телемак, обратясь к Ментору, говорил:

– Кажется, я теперь понимаю правила народоправления. Сначала, как ты изъяснял их, я, как во сне, что-то видел, мало-помалу они развились в моих мыслях, и теперь представляются ясно, подобно как все предметы, когда утренняя заря только еще занимается, лежат в тумане, как бы разбросанные, после выходят из сумрака, когда свет, рассыпав ночные тени, отделяет предмет от предмета и возвращает каждому свой цвет и свой образ. Вижу, что главный вопрос в народоправлении состоит в искусстве различать свойства умов, избирать их и употреблять по способностям. Но как узнавать людей?