Леопольд Воеводский - Каннибализм в греческих мифах. Опыт по истории развития нравственности

Относительно первоначального появления каннибализма мы читаем уже и у Клемма: «Не подлежит сомнению, что на низкой ступени развития человек не только убивает своего врага, но часто даже пожирает его тело… Кажется, однако, что и на самых низких ступенях развития человек пожирает своего ближнего только в тех случаях, когда он находится под влиянием особенного раздражения или страстей, каковы: чрезвычайный голод после тяжёлых трудов, когда нет других средств утолить его; или сильная жажда мести, – желание уничтожить своего врага вполне и бесследно». [322]

Подобный взгляд мы находим почти у всех учёных, рассматривавших наш предмет. Придерживаясь такого рода мотивов, как месть и свирепый голод, для объяснения каннибализма, все они, по-видимому, исходят, хотя и несознательно, от сомнительного и по крайней мере ничем не доказанного положения, что человек всегда имел врождённое отвращение к поеданию человеческого мяса, отвращение подобное тому, которое возбуждается в нас одной лишь мыслью о подобном варварстве. При этом забывается, что наше отвращение есть, может быть, только последствие долговременного существования смягчённого обычая, давно устранившего каннибализм, который, по всему вероятию, существовал когда-то и у наших предков. Что наши вкусы, подобно нравственным понятиям, находятся в тесной зависимости от самых разнообразных и переменчивых факторов, этого нельзя не признать одной из самых очевидных истин, несмотря на все попытки опровергнуть её. Раньше мы видели, что Лотце для объяснения каннибализма не только не нуждается в предположении каких-нибудь необычайных мотивов, извративших будто бы первоначальный вкус человека, а напротив, смотрит на каннибализм как на естественное требование в развитии самого вкуса.

Зато у Вундта мы видим поразительную непоследовательность, когда он, будучи сторонником естественно-исторического развития всех человеческих наклонностей и понятий, утверждает, однако же: «Где людоедские обычаи (Sitten) являются без суеверных мотивов, которыми они хоть отчасти оправдываются, там в них мы должны видеть признак полнейшего извращения нравов (Entsittlichung)». [323] Сам же он убеждён, что каннибализм существовал у всех народов на низшей ступени их развития. В суеверных понятиях он видит только обстоятельство, благоприятствующее сохранению каннибализма даже на более развитой ступени. Так неужели можно из существования каннибализма без суеверных понятий заключать о чем-либо ином, как разве только о недоразвитии? Извращения нравов тут пока ещё нельзя видеть.

Гораздо основательнее взгляд Вуттке, который смотрит на каннибализм как на прямое и вполне естественное следствие недостаточного развития нравственных понятий народа. «В нравственности дикарей, – говорит он, – каннибализм обнаруживает полное отсутствие понятия о свободной душе (Idee einer freien geistigen Personlichkeit). Поэтому он является выражением не одной лишь неумолимой ненависти, которая старается уничтожить своего врага всецело, поглощая, подобно хищному зверю, то, что в нём считается самым существенным, именно его тело. Напротив, даже гораздо чаще, человеческое мясо является просто пищей или лакомством. В этом случае человек считается убойным скотом, всё достоинство его состоит в его мясе. Этот ужасный и почти повсеместно распространённый у диких народов обычай есть не что иное как полнейшее выражение материального и чувственного миросозерцания». [324]

Шафгаузен допускает существование различных причин, могущих вызвать каннибализм у разных народов. [325] Как мы видели, он не отрицает даже возможности, что в некоторых случаях этот обычай был вызываем человеческими жертвоприношениями.

Каспари в своём недавно вышедшем сочинении «История первобытного человечества», очень остроумно выводит каннибализм из грубых воззрений, связанных с почитанием животных, начало которого он относит в древнейшие времена человечества. Люди полагали, что животные, пожирающие тела мёртвых людей, приобретали таким образом жизнь и силу этих последних и становились лишь вследствие этого «столь страшными и достойными благоговения». «Под влиянием древнейшего наивного взгляда, который признавал теснейшую связь жизни с телом, человек верил, что и он сам может увеличить свои индивидуальные силы и удвоить свою жизнь, если он, поступая подобно животным, усвоит себе в виде пищи мясо павших товарищей или убитых врагов вместе с силами, неразлучными с их телом. В своём наивном понимании вещей человек считал этот способ самым естественным. «Итак, – заключает Каспари, – этот странный и ужасный обычай, этот столь распространённый каннибализм наших и эта антропофагия древнейших времён никак не вытекают из зверской мысли (sic), а есть не что иное как последствие тех же понятий, которые вели к почитанию мёртвых и к культу животных». [326]

Мы указали на главнейшие теории о причине появления каннибализма, к чему следует ещё прибавить, что некоторые объясняют его почти исключительно отсутствием пищи, голодом. Теперь спрашивается, которая из этих теорий удовлетворяет научным требованиям?

Остановимся прежде на мнении, что первоначально каннибализм был вызван нуждой и голодом. Оно повторялось многими, и существуют даже попытки доказать, что в некоторых странах каннибализм начал исчезать со времени появления животных, удобных для употребления в пищу. [327] Против этого можно возразить, что, за исключением лишь некоторых островов Южного океана, дикарям почти никогда и нигде не бывает недостатка в самой разнообразной пище. Тем большее количество различных животных должен был находить первобытный человек в своих лесах. Утверждать же, что человек не умел добывать этой пищи и вследствие того голодал, было бы чересчур смело. Мы знаем, что те животные, которые не умеют добывать животной пищи, никогда в ней и не нуждаются, а довольствуются растительной. Если же люди в данное время питались только растительной пищей, то, даже в случае недостатка последней, непонятно, как они могли вдруг начать пожирать друг друга, никогда раньше не познакомившись с животной пищей.

Утверждают некоторые, что достаточно одного исключительного случая, в котором человек вкусил мяса своего собрата, чтобы сделаться каннибалом, так как человеческое мясо отличается будто бы особенно нежным вкусом. Уже Ювенал, описывая сражение двух африканских народов, и рисуя ужасающую картину, как победители пожирают сырое мясо попавшегося в плен врага, замечает: «Кто раз решился вкусить человеческого мяса, тот ничего уже не станет есть охотнее его: нечего спрашивать или сомневаться, ощущала ли наслаждение глотка, впервые вкусившая человеческого мяса». [328] Новые учёные беспрерывно ссылаются на отзывы самих дикарей, которые везде считают человеческое мясо особенно лакомой пищей [329] . Но сколь ни вероятно иногда возобновление ужасного каннибализма в некоторых народах вследствие одного исключительного случая, то всё-таки выводить из подобного начала столь важный и столь распространённый обычай вообще едва ли позволительно. Спрашивается, неужели человеческое мясо могло казаться столь вкусным, каким его находят теперешние каннибалы, если оно никогда раньше не было употребляемо в виде пищи? Да если и предположим, что при первом случайном вкушении человеческое мясо оказалось очень лакомой пищей, то всё-таки следовало бы искать ещё других, более веских мотивов, гарантирующих людоедству распространение на всём земном шаре.