Карел Яромир Эрбен - Букет из народных преданий

«Отчего мрачна ты стала,
дочь моя?
Отчего мрачна ты стала —
радостной всегда бывала,
а теперь замолк твой смех!»

«Я сгубила голубенка,
мать моя!
Я сгубила голубенка,
беззащитного дитенка —
белым был он словно снег!»

«Это был не просто птенчик,
дочь моя!
Это был не просто птенчик —
слишком лик твой стал изменчив
и потуплен долу взор!»

«Я дитя свое убила,
мать моя!
Я дитя свое убила,
плоть родную загубила —
горе гнет меня с тех пор!»

«Что ж теперь ты делать станешь,
дочь моя!
Что ж теперь ты делать станешь —
чем беду свою поправишь,
чтобы гнев небес смягчить?»

«Я пойду теперь скитаться,
мать моя!
Я пойду теперь скитаться, —
поищу травы-лекарства,
чтобы душу облегчить!»

«Где ж растет такое зелье,
дочь моя!
Где ж растет такое зелье, —
чтоб вернуть душе веселье?
За оградою какой?»

«Там в воротах со столбами,
мать моя!
Там в воротах со столбами,
с прочно вбитыми гвоздями
с конопляною петлей!»

«Что ж сказать мне молодому,
дочь моя!
Что ж сказать мне молодому,
что ходил так часто к дому
и с тобою счастлив был?»

«Передай благословенье,
мать моя!
Передай благословенье
за обман, за обольщенье
и за то, что изменил!»

«А с любовью материнской,
дочь моя!
Что с любовью материнской,
самой нежной, самой близкой,
что, как воск, мягка была?»

«Над тобой мое проклятье,
мать моя!
Над тобой мое проклятье, —
что изменнику в объятья
волю кинуться дала!»

Раскраснелись в пляске лица,
шумно, тесно за столом,
и невеста веселится —
лихо пляшет с женихом.

Пьян от счастья, в шуме, громе
крикнул он: «Гей, веселей!
Всем, что в погребе, что в доме,
всем я потчую гостей!»

За столом поднялся с места
гость незваный и чужой:
«Жизнь отдал бы, чтоб невеста
круга три прошлась со мной!»

Первый круг протанцевали, —
замер у невесты смех;
круг второй еще в начале, —
а она бела, как снег.

«Что, любимая, бледнеешь?
Загрустила отчего?
Иль на свадьбу звать не смеешь
в гости Зденка своего?»

Так шепнул он, с нею вместе
завершая третий круг.
На руки без чувств невеста
к жениху упала вдруг.

Все — в смятеньи, — случай странный!
Все спешат, чтоб ей помочь.
Кто он? Где он, гость незваный?..
Сгинул, словно призрак, в ночь.

Скрылся незнакомец мрачный,
снова танцы, пир горой,
но веселье новобрачной
гость унес навек с собой.

Если слеза отуманит вам вежды,
если пробьет для вас тяжкий час, {20}
я протяну вам ветку надежды,
мой прозвучит для вас вещий глас.

Не пропустите вы речи эти,
небом пророчеству сила дана:
есть непреложный закон на свете,
каждому выполнить долг сполна.

Путь свой у моря река кончает,
к небу поднявшись, огонь падет;
все, что землей рождено, погибает,
но без следа ничто не пройдет.

Прочны и стойки судеб веленья,
что неизбежно, — придет в свой час;
то, что сегодня прошло без значенья,
завтра значительным станет для вас.

* * *

Виден был муж мне на бреге Белины {21} ,
праотец славных наших вождей,
он урожай подымал наш старинный,
плуг свой ведя средь родимых полей.

И приходили послы от собранья,
и нарекали его королем,
в пышные облачив одеянья,
и не допахан был чернозем.

Выпряг из плуга волов он на волю:
«Туда, где я взял вас, вернитесь опять!»
Бич с кнутовищем закинул он в поле
дикими травами зарастать.

Скрылись волы за горою неспешно—
в следы их поднесь вода налита;
от кнутовища же буйный орешник
выпустил три молодых куста.

Они зацвели и плоды давали,
только созрел из них — лишь один;
два же увяли, с веток опали,
не проросли из земных глубин.

Слушайте вещее, верное слово!
пусть прорицанье запомнит народ:
век благодатный вернется снова,
когда и мертвая ветвь [28]зацветет.

Снова раскинутся ветви эти
облагороженней, шире, пышней,
на удивление всем на свете
плод понесут от своих корней.

Явится в золото вождь облаченный,
словно бы долг возвращая вдруг,
выйдет из праха им извлеченный
Пршемыслов старый заржавленный плуг.

Из-за горы те волы вернутся,
мерно опять пойдут под ярмом,
и — недопаханные — проснутся
пашни под золотым зерном.

Ветер задышит, всходы всколышет,
вскинется буйных колосьев гладь,
и счастье родины солнцем запышет,
древнюю славу вернув опять.

* * *
Вижу скалу над рекою кипучей {22} ,
на той скале город Кроков злат; [29]
а подле града в долине цветущей
Либуши княжий привольный сад.

Долу — построечки малой, надводной,
княжей купальни тесины блестят;
вижу княгини я лик благородный,
серебротканный ее наряд.

Став на пороге речной светлицы,
вглубь устремила она свой взор;
страшные стали слова ей светиться;
родине милой судеб приговор.

«Вижу я зарево, сечу сражений,
острый клинок твою грудь пробьет,
узнаешь ты беды и мрак запустений,
но духом не падай, мой чешский народ!»

Здесь же две няни, стоявшие сбоку,
к ней подошли с колыбелью златой;
поцеловала и в бездну потока,
кинув ее, погребла под скалой.

Слушайте ж Либуши мудрое слово —
я ее слышала вещий глас:
«Пусть здесь лежит колыбель [30], пока снова
ей не приспеет урочный час!

С темного дна из глубокого моря
новый поднимется юный мир;
лип благовонных в отцовом подворьи
снова раскинутся ветви вширь.

Всходы пробудит весенний ливень,
свет засияет, что тьмою рожден:
новою славой народ осчастливлен,
встанет, как старою был озарен.

В час этот из глубины быстротечной
вновь колыбель золотая всплывет,
и земля, чье спасенье предвечно,
словно как в зыбке дитя, отдохнет».

* * *
Помню тебя, колыбель святая,
верю в тебя — путевую звезду!
Матери верой думы питая,
снова тебя я увидеть жду.