Антонио Дионис - Геракл

Добром метания обезумевшей женщины, хоть и была она богиней, кончиться не могли. Развязка наступила скорее, чем даже сама Гера могла подумать.

Однажды, велев запрячь своих скакунов, Гера, пытаясь развеяться, направилась в дальние страны.

Горы и долины, пустынные степи с редкими огоньками костров и несущиеся по дороге стаи волков, преследующих кобылицу; караваны двугорбых верблюдов, медленно колыхающиеся через бескрайние пески пустыни, и дикий поклик разбойников, в ночи нападающих на мирное селение. Пиры и войны, мор и болезни. Девушка на чужом свадебном пиршестве, и мать, склонившая седую голову над трупом сына — нигде не останавливалась огненная колесница богини И Гера гнала, гнала лошадей, ища в новых впечатлениях покоя душе, но тщетны были напрасные попытки. В каждой молодой женщине виделась Гере соперница; Гера вздрагивала, заслышав смех и лепет младенца, словно каждый из малышей был сыном Зевса, а каждая женщина — любила хоть час божественного супруга Геры.

Однажды, как-то перед закатом, взгляд Геры привлек свежевзрыхленный песок в таком месте, где до ближайшего человеческого жилья было несколько недель караванного пути.

Гера направила к земле своих скакунов.

Была ночь. Пустыня сверкала мириадой таинственных огоньков. Песчаные барханы жили своей шепотливой жизнью, перекатывая песчинки. Этот процесс, незаметный глазу, был бесконечен. Песчинка за песчинкой скатывались с более крутого склона, изо дня в день — и барханы, словно огромные неповоротливые животные, двигались, отчего желтая пустыня напоминала изменчивость моря. Огромный шар луны висел над бесконечным пространством, поливая холмы и барханы серебристым колеблющимся светом.

Гера спешилась. И, потрепав по холкам коней, двинулась к странно ровной площадке в стороне. Кожаные сандалии богини тут же набились песком, ноги увязали по щиколотку. Гера приблизилась: свежеутоптанная арена оказалась захоронением еще теплых трупов. Следы крови и сломанное оружие свидетельствовали о быстрой и жестокой схватке. Но кто был врагом и кто из неприятелей нашел в земле свой последний приют?

Сердце богини, пока она проходила меж мертвецами, забилось, пойманной в ладонь птицей трепыхаясь в грудной клетке. Внезапно среди мертвых что-то шевельнулось. Костлявая призрачная тень шевельнулась, поднимаясь среди убитых.

Гера подавила вскрик, делаясь невидимой.

Фигура, медленно двигаясь, посекундно останавливалась, наклоняясь к лицам закланных людей.

«Видимо, кто-то ищет родных или близких», — успокоилась богиня, рассмотрев сухонькую старушку в диком пестром наряде и с головой, повязанной алым платком.

Вот женщина, видно, нашла того, чье тело лежало между другими телами. Старуха бросилась на колени и, стеная и раскачиваясь, в рыданиях изливала свою скорбь.

Гера хотела, было, уже удалиться, смущенная чужой печалью и скорбью, дабы не мешать женщине оплакивать близкого. Но удивительные события, развернувшиеся далее, пригвоздили богиню к месту.

Старуха, полагая, что на многие расстояния она находится в одиночестве, опустившись на колени, стала лопатой с коротким черенком копать песок, вырывая яму. Старуха, несмотря на ее немощный вид, работала споро: только комья и брызги песка разлетались по сторонам. Наконец, когда углубление стало достаточным, старуха отбросила лопату и из бесчисленных лохмотьев извлекла кресало и пучок сухого мха. Ударила камень о камень — посыпались искры. Мох задымился, распространяя зловоние и вдруг вспыхнул белым огнем, разгоняя тьму и бросая зловещие отблики на лицо старухи.

Только тут Гера смогла рассмотреть это омерзительное создание, при виде которого способны были испугаться и уползти болотные гады. Небольшого росточка, старуха обладала непропорционально длинными руками, свисавшими ниже колен. Ее лицо, изборожденное морщинами, было искривлено гримасой непроходимой ярости. Желтые зубы звериными клыками выступали над подбородком. Богиня завернула лицо в плащ, чтобы не видеть подобного уродства. Но вскоре любопытство победило, и Гера вновь украдкой стала следить за странными приготовлениями старой ведьмы.

Старуха, приготовив яму, разложила по краю воронки огонь. Костер окружал яму огненным ожерельем. Потом старуха подхватила, словно это был куль муки, тело юноши с волосами, слипшимися от крови, и страшными черными ранами на груди, нанесенными острым копьем. Посадила мертвеца в центр ямы так, чтобы лицо мертвого было обращено к западу.

Бормоча и пришептывая на варварском языке, старуха, развевая лохмотья в диком танце вокруг костра, кружилась все быстрее и яростнее, завывая на покрасневший лик луны.

Гера, не без ужаса следившая за самими приготовлениями, окаменела, когда уста убитого юноши затрепетали и издали чуть различимый стон.

Казалось, старуха была удовлетворена. Кончиком ножа она проткнула себе вену на левой руке и окропила собственной кровью глаза юноши. Тот вздрогнул, словно раскаленное масло попало на кожу. Веки затрепетали и неподвижный тяжелый взгляд уставился в темноту. И вдруг мертвец издал пронзительный крик, резанувший душу богини леденящим кошмаром.

А старуха шептала, беснуясь, все новые и новые заклинания, в своем нечестивом заблуждении восставая против воли светлых богов и пытаясь вернуть дыхание жизни тому, чья душа еще несколько часов тому присоединилась к прочим мертвым душам.

И когда мертвец встал и пошел, глядя перед собой невидящим взором и нашаривая простертыми руками пространство перед собой, Гера не выдержала. Было видно, с каким трудом дается юноше каждый шаг, и смертная мука отражалась на прекрасном лице.

О нечестивая! — вскричала Гера. — Я щадила твои чувства, старуха, сколько могла, но ты преступила законы и человеческие, и божеские, заставляя мучаться этого юношу и после смерти! Ты заставила мертвого не только ожить, но и бесовскими чарами гонишь его по пустыне, когда видно, что его душа уже покинула тело и присоединилась к своим собратьям! Разве ты не знаешь, — продолжала в гневе богиня, — что судьбы мертвых не принадлежат человеческому существу?!

И взмолилась старуха, стеная и падая на колени, и простирая руки туда, откуда послышался невидимый голос:

О душа моего сына! — в слепом заблуждении мать приняла голос Геры за голос родной души, — ты знаешь, сколь велико горе матери, потерявшей единственное чадо! Смерть забрала моего старшего сына, когда кентавры напали на наше селение — я с богоугодным смирением приняла волю небес. Болезнь отняла среднего — я оплакала и похоронила его, согласно обычаям предков! Но теперь, когда у меня остался лишь младший, моя надежда и опора оставшихся мне дней, откуда-то издалека вынеслись на черных конях чернокожие всадники — и разграбили селение, уведя прекрасных жен и девиц и убив всех мужчин, теперь я не верю, что боги поступили справедливо, отдав моего сына черным демонам ночи!