Антонио Дионис - Геракл

Так погибла большая часть стада Ареса. Единственным спасением от недуга — это было при первых признаках недомогания накинуть животному веревку на рога, да, отведя подальше, перерезать горло, а мертвую тушу пока хворь не перекинулась на уцелевших, бросить в Лернейское болото.

Арес, как и прочие односельчане, безропотно выполнял горькое решение деревенского совета отчаявшихся крестьян. Но когда как-то утром розовая струйка показалась из правой ноздри любимицы Ареса, он понуро вывел корову за край селения и углубился в лес, объясняя, что он разделается с животным в лесной глуши, чтобы болезнь не перекинулась.

Там, на лесной поляне, Арес развязал корову. Она не шевельнулась, кося на хозяина влажным глазом. Не раз и не два поднимал Арес нож, но рука бессильно опускалась, когда крестьянин вспоминал, как впервые родилась белая телка со звездочкой. Как стояла на тонких покачивающихся ножках. Как взрослела, превращаясь в предмет гордости хозяина и будя жгучую зависть соседей. Будь воля Ареса, он бы и жилище поделил со своей красавицей. И теперь той же рукой, которую облизывала корова мягким упругим языком, этой рукой принести ей гибель? Нет, не смог Арес прислушаться с голосу рассудка, поддавшись сердечному порыву. Отбросил он нож далеко в траву. Погладил напоследок морду животного.

Подтолкнул:

Иди! Ну, иди! Пусть боги решат твою судьбу! — А сам повернул к дому. Но корова, привыкшая без принуждения следовать за хозяином, не отставала. Вначале Арес услышал за собой перестук копыт, а потом что-то теплое и мокрое ткнулось ему в спину.

Как ты не понимаешь, глупое животное, что не могу я взять тебя с собой! — в отчаянии заломал руки Арес.

Но тут его мысли приняли иное направление.

Раз ты не можешь идти со мной, то почему бы мне не приходить к тебе?

Жить, по всем меркам, корове оставалось не более шести часов, когда солнце нырнет за край темнеющего изрезью крон леса. Арес решил дать умереть любимому животному своей смертью. Он пристроился под деревом, пустив корову пастись. Но она погибать вовсе не собиралась. Наоборот, медленно пережевывая жвачку, казалась довольнее и веселее, чем обычно. Арес осмотрел морду: и в помине не было розовой слизи. Ощупал бока — все было в порядке. Солнце скрылось, а животное было по-прежнему здорово. Странное подозрение закралось в сердце Ареса. Он вдруг припомнил, что всякий раз, как обнаруживали в хлеву очередную жертву напасти, тут же юлил и требовал скорейшей расправы горбун Менелай. Низкорослый, почти карлик, он тем не менее пользовался в селении авторитетом и вниманием из-за своего злобного нрава. С ним старались не связываться, спуская мелкие язвительные выходки горбуна. Знали, что тот, разозлившись, может наслать порчу на твою дочь, ненавидя всех и вся, облить вонючей жидкостью только что сорванные и уложенные в корзину персики.

Не раз горбун ломал и топтал соседские виноградники. Но, поскольку обиженный был кто-то один из крестьян, остальные селяне помалкивали, боясь, что подобное несчастье может и с ними приключиться. О проделках горбуна знали, но никому не могло б в голову впасть, что кто-то может из расчета приняться уничтожать животных.

Коровы, козы, овцы были для крестьян чем-то вроде близких душ. Детей, нуждающихся в заботе и опеке человека. У кого поднимется рука на ребенка?

Но то были лишь догадки Ареса. Он решил сказать, что убил свою корову, а сам последить за горбуном: не его ли пакостных рук дело?

Он привязал корову, вбив в землю деревянный колышек. Подергал узел, проверяя надежность, а сам направился к поселению, понурившись: все должны были поверить, что Арес скорбит о злополучной доле, выпавшей его любимице.

В ту ночь горбун спал дома, не отлучаясь. На следующую ночь тоже. Арес все время до восхода промерз в саду у горбуна, но дверь хижины не скрипнула, не шелохнулась.

На третью ночь, измученный бдениями, Арес уснул: и, как назло, у соседа Арона пали три коровы сразу.

Арес, злой на самого себя, решил проведать свою корову, привязанную на поляне, а заодно и выспаться, чтобы продолжать сторожить горбуна.

Корова по-прежнему была здорова. Но, выев по длине веревки всю траву, нетерпеливо взрывала землю копытами.

Идти к знакомым пастбищам Арес не решился, боясь натолкнуться на знакомых. Ноги и тропа привели его к самому краю болота; следовало только сделать, чтобы корова не заходила слишком далеко в топь. Корова медленно жевала. Арес резал из ствола прибрежного камыша свистульки для младших сыновей.

Солнце жарило, поднимая над болотом сизую дымку испарений. Внезапно Арес услышал треск сухих камышей. Кто-то приближался к болоту, не опасаясь быть услышанным. Арес хотел поздороваться и отвлечь внимание незнакомца от пасущейся у края болота коровы. Но тут глаза различили низко опущенную голову и горбатую спину.

Наш горбун! — удивился Арес.

Все его подозрения ожили снова.

Арес, прыгая по кустам, как заяц, и волоча за собой упирающуюся корову, достиг ближайших зарослей и затаился.

Между тем горбун, по щиколотку увязнув в черной жиже, достал из котомки кожаный мешочек. Высек огонь и рассыпал какое-то зелье, стараясь, чтобы разноцветный сухой порошок распространился на как можно большем пространстве.

Горбун перебирал кривыми ногами и что-то пришептывал на варварском языке. Его голос становился все более резким. Нечеловеческие звуки издавала впалая грудь калеки. Вот почти поросячий визг вырвался из сжатых уст — и тотчас болото расступилось.

Арес, забывшись, наполовину высунулся из кустов. Лишь демоны ночи могли выдумать подобное чудовище. Над топью взметнулась змеиная голова, но во много раз огромней. Следом, на расстояния разнося гнилостные брызги и грязь, поднялось чешуйчатое тело гада, ввинчиваясь в воздух гигантской спиралью. Пасть монстра разверзлась, вместе с шипением выпуская ядовитый дым, отравляющий все живое.

— Змея! — ахнул ошарашенный Арес.

Тотчас рядом с первой головой выросла другая, еще огромней и безобразнее. Круги пошли по колеблющейся поверхности болота: словно стволы взвились рядом с первыми двумя еще семь усеянных бесчисленными зубами голов мерзкого создания.

Девятиголовая гидра! — ужаснулся Арес.

Девять голов чудовища колыхались и раскачивались в жутком танце. Чешуйчатые шеи гидры сплетались, словно порожденье кошмара. Диковинные лианы, словно подчиняясь незримой музыке, то скручивались клубком, то опадали, простираясь лилово-зелеными лепестками. Кожа гидры, покрытая аляповатыми разводами, топорщилась трехгранной чешуей. Каждая чешуйка была оснащена острой иглой, способной выстрелить смертоносной стрелой.

Устрашающее то было зрелище, но волосы встали дыбом у поседевшего от страха Ареса и холодный пот покрыл спину, когда он услышал ворчливый голос горбуна.