Антонио Дионис - Геракл

Разворачивались конники — и исчезали в ночи, чтобы искать тех, беззаботных, что готовы, как овцы, для бойни.

Но негоже герою лишь видеть удирающий хвост противника- слава требует большего. Мало Гераклу, что черных конников никогда не видали в окрестностях Микен — ему надо своими глазами ухватить за перо хищную птицу бога Ареса.

В пятый раз вступил Геракл во дворец царя Эврисфея, требуя внимания и ответа.

О царь! — молвил Геракл. — Где твои глаза, что слышат твои уши, если народ боится шарканья старой кобылы, слепой и хромоногой, принимая каждую клячу за черных конников ночи? Какой ты властитель, если дети боятся поставить силок на пичугу, боясь грозных птиц бога Ареса?

Разозлился царь на дерзкие речи, но прав ведь Геракл; уж бормочут в народе, что Эврисфей не всесилен, если не может поставить всадникам ночи заслоны.

Ну, так пойди и сам разгони крикливую стаю старых ворон, если веришь в бабские сказки! Можешь взять и коня в моей конюшне, если придет охота погоняться за привидениями! — сварливо ответствовал царь Эврисфей.

Плюнул Геракл на мраморные плиты дворца — не видеть народу защиту у Эврисфея. Позвал своего друга Иолая, и долгие ночи герои бодрствовали на кромке пустыни, но ни разу не видели даже тени черных коней и их диких наездников.

Геракл и Иолай двинулись в глубь пустыни, в многодневном походе охотясь за сумрачной тенью. Но даже конского помета не углядели, не то чтобы острова на страшном озере.

Ну, и что дальше? — вопросил Иолай, переворачивая вверх дном пустую баклагу из-под пресной воды.

Да кто его знает! — сумрачно ответствовал Геракл, утирая с лица жаркий пот.

Уж не выдумка ль — птицы Ареса? — запальчиво пробурчал Иолай; ему уже надоело бесцельное шастанье по песку без всякого результата.

— Перед смертью — не шутят! — возразил Геракл.

Тут новая мысль осенила героя. Быстро скинув одежду, состоявшую из львиной шкуры и потертых сандалий, Геракл раскинулся на спине, вытянув руки вдоль тела.

Закрыл глаза, поражая Иолая, который решил, уж не сошел ли приятель с ума от жары и долгих блужданий.

Ну, что ж ты ждешь? — приоткрыл глаз Геракл. — Давай рыдай и кричи, словно я умираю!

Иолай глядел глупым бараном:

Да это-то зачем?

Геракл, рассердившись, сел, упираясь ладонями в песок:

Как ты не понимаешь?! Черные всадники не по являлись в округе, опасаясь засады. Так?

Так, — согласился Иолай, все еще недоумевая.

А птицы кормятся лишь плотью живого человека. Но в длительном переходе конникам никак не сохранить пленников: не жара, так жажда убьют добычу Стимфальских птиц!

А, — додумался Иолай. — Ты надеешься, что всадники услышат нас и клюнут на приманку? Птички-то сколько голодные!

Не знаю, но попробовать стоит, — Геракл обрадовался, что друг его наконец-то уразумел.

Оставалось надеяться, что черные конники будут такие же сообразительные. Геракл вновь разлегся голышом, а Иолай, встав на колени, запричитал, оплакивая умирающего. Его стоны и жалобные рыдания далеко разносились по окрестностям, пока у Иолая не запершило в горле — всадники либо были далеко и не слышали, либо не придали значения двум одиноким фигурам посреди желтых барханов.

Не получилось! — хмуро поднялся Геракл, набрасывая на плечи шкуру: хоть и дубленая у героя кожа, но от долгого лежания на раскаленном песке и шкура зверя потрескается и покоробится. На Иолая и вообще было жалко глядеть: он был, словно печеное яблоко, обожженный и покрасневший.

Ладно, пополним запасы воды, а там продолжим охоту! — Геракл подобрал пустую баклагу и побрел по их же следам.

Иолай плелся сзади, на чем свет проклиная увязающие в песке ноги. Геракл, задумавшись, не обращал внимания на жалобы друга. Быстро темнело. В пустыне не бывает долгих закатов — лишь коснется горизонта огненный шар солнца, и тут же кромешная тьма падает на песок непроницаемым покрывалом.

Геракл упорно стремился достигнуть жилого или хотя б пустующего, но человеческого жилья: кожа горела от грязи и пота, и Геракл был готов прозакладывать жизнь за чан с горячей водой для купания.

Ну, что ты все бурчишь? — вконец разъярился Геракл на беспричинно ноющего Иолая. — Сидел бы дома, да дело с концом!

Я — ничего, — испугался Иолай, зная резкий норов и тяжелую на расправе руку приятеля: не раз Иолаю доставались затрещины от Геракла. Лишь искренняя любовь и привязанность к другу удерживали Иолая рядом с клокочущим вулканом, коим был Геракл в кругу приятелей, которых легко находил, но точно так же легко и терял, рассердившись, бывало, на мелочь, нелепицу. Лишь Иолай упорно находился рядом с Гераклом, здраво рассудив, что, поддайся Иолай желанию, останется герой совсем одинок среди множества людей. А одиночество — страшная штука, особенно, когда его никогда не испытывал.

Долго молчал Иолай, размышляя о странном характере друга, то вспыльчивом, как огонь, то ледяном и замершем в упрямстве и гордыне; был характер Геракла, как ни суди, не сахар.

Что?.. Ты что-то сказал? — сварливо отозвался впереди Геракл, уязвленный терпеливым молчанием Иолая.

Еще не сказал, — не выдержал Иолай, — но очень хочу тебе сказать, что, если мы не изменим направление, то я по воде ходить не умею!

Тут и Геракл с удивлением увидел, как, каким-то чудесным способом, песок превратился в тягучую топь. Ноги вязли в переплетениях влаголюбивых растений — о пустыне не было и помину. Приглядевшись, Геракл рассмотрел темную полосу, еще более черную, чем окружающая земля. Сзади, наткнувшись на плечо Геракла, в темноте ругнулся Иолай.

Тсс! Тише, — пришикнул Геракл на друга и поднял белеющий в ночи палец. — Слушай!

Но Иолай уже и сам различал что-то, подобное на шум дождя по листве. Гортанные крики досказали остальное — так шумят крылья птиц, потревоженных на гнездовье.

Стой! — вдруг произнес Иолай, когда прошли они порядочно в поисках источника шума. — Мне сдается, мы тут были: я запомнил кривую вербу, что, видишь, купает в воде свои сучья!

Так и было: чудом и волей богов очутились, минуя горы, два героя в Стимфальском ущелье, где на озере поселились гигантские птицы. Шуршит тростник под ногами, хлопает топь: шагают герои прямо туда, где чернеет серой громадой скала. Вот достигли они пустынных утесов: ни дерево, ни травинка не прорастет на мертвом камне.

И странная тоска от унылых камней, навевает мертвый пейзаж равнодушие и дрему.

Зевнул Иолай:

Да сдались нам с тобой Стимфальские птицы — пусть другие отправятся на охоту! Сам видишь, пустынно на острове, слух нас обманул, заставляя шум ветра принять за шум крыльев! Желаемое приняли мы за явь, отравившись, обманувшись нашими ощущениями. И видишь: что толку?

Мудро рассудил, Иолай! — согласно кивает приятель, опускаясь на камни.