Антонио Дионис - Аргонавты

Отчего же?

Эта скульптура - плод моих рук, последнее и, пожалуй, единственное мое творение, за которое мне не бывает совестно!

Но тогда... тогда ты удивительный мастер, о царь! - юноша в восторге хлопнул себя по коленям.-

Как же тебе это удалось? И ты, наверное, счастлив был, когда закончил эту великолепную скульптуру?

Афамант нахмурился, в который раз думая о быстротечности лет и той каре небес, что средь людей именуется талантом.

Откуда юноше знать, что в творчестве нет ни радости, ни минуты просвета? Просто какая-то жестокая сила не дает уснуть, терзая, подталкивая, заставляя в поисках подходящего материала чуть ли не на язык пробовать глину для первых проб задуманного. Об увлечении царя знали многие, но только то, что Афамант готов выплатить любую сумму за действительно красивую вещь. Но было замечено, что после исчезновения жены, и эта страсть к коллекционированию пошла на убыль: Афамант не стал распространяться, что все его приобретения - туман в головы любопытствующих. Афамант почему-то скрывал, что все, им купленное,- это его работы. Но все же в словах удивления и восторга, которыми люди одаривали новое творение Афаманта,- он не мог не признать, что находит в лести чуточку гордости и радости.

Нефела отняла и эту радость царя. Ее статуя, выполненная Афамантом по памяти, была последним и единственно уцелевшим творением мастера. Афамант перестал быть скульптором, но, к несчастью, не хотел быть и царем.

Афамант стряхнул задумчивость, вспомнив о постороннем присутствии.

Так вот, поэт! Павлидий-стар. Он предан мне, но его мысли и чувства состарились. И рифмы его, хоть отточены, но не могут передать ничего, что способно надолго запасть в душу.

Ты хочешь? -в священном ужасе отступил юноша.

Да, я хочу, чтобы ты, увидав ту, что навеки похитила мое сердце, создал творение, достойное нимфы Нефелы!

Я это не сумею! Это не по силам земному человеку! -- взмолился юноша.

По силам! - возразил Афамант.- Если я сумел вынести бремя этой любви, ты должен суметь воплотить чувство в достойную форму.

И пусть на это мне понадобятся годы?

Да! - ответствовал царь.

Мальчик-поэт еще раз, но уже иным взором, взглянул на ослепительной красоты статую. Ему даже показалось, что статуя в чем-то изменилась, стала ближе и жизненней.

«А почему бы и нет?» - закралась крамольная мысль.

То, что обычным людям кажется сказкой, нелепым вымыслом, для поэта - реально. Им самим придуманный мир настолько осязаем, что поэт может даже поселиться в нем, довольствуясь редкими контактами с окружающими. Юноша вспомнил историю, в которую, впрочем, верил всегда.

О, Афамант! - воскликнул юноша.- А не попробовать ли вернуть нимфу?

О чем ты, несчастный? Разве можно поймать снежинку или заставить распуститься сорванный бутон?

Я не о том! Но можно попробовать сотворить двойника твоей нимфы! Вот слушай!

Афамант с надеждой внимал странному рассказу, не смея верить.

Было то в далекие времена,- начал поэт,- когда талант ценился не за те наслаждения, которые искусство мастера доставляет другим. Творение, вышедшее из-под резца художника-скульптора или песнь, придуманная поэтом,- искусство ценилось само по себе.

То-то бедняки и жили в голоде и нищете,- пробормотал про себя Афамант, усмотрев в словах юноши укор себе.

Но поэт продолжал:

И был среди мастеров великий талант. Имя ему - Пигмалион, и слава его разнеслась далеко, доходя до края земли.

Всем был счастлив Пигмалион. Друзей - в избытке. Веселые девушки всегда готовы одарить вниманием. А пустая похлебка - велика ли беда? Свои новые произведения Пигмалион придумывал сначала на холсте, углем набрасывая контуры будущей скульптуры. А потом лишь придавал плоскому рисунку объем.

Где же смысл: ведь полотно мастера само по себе - произведение?

Но Пигмалион так не думал,- возразил поэт.- Был летний вечер. В липовом аромате и блестках светлячков жизнь казалась удивительно сладкой. Пигмалион, после небольшой пирушки с приятелями, не совсем твердо держался на ногах. Но руки его не дрожали. Мастер, оставшись один, попытался набросать тот восторг, который порой охватывает человека без особых причин. Липа в цвету, редкие звезды, крупные и близкие. Ветерок, заплутавший в ветвях. Словом, Пигмалиону не хватало слов, чтобы выразить, как ему хорошо, и он попытался выплеснуть распиравшее его чувство в рисунке. Но рука почему-то не слушалась мастера, выводя непроизвольные линии...

Афамант поразился:

И мастер не бросил затею? Я, когда еще резец сам просился ко мне в руки, я с трепетом ловил миг вдохновения. Но никогда не принимался за работу, если не чувствовал должного настроя!

Но Пигмалиону было забавно смотреть, как его рука, его собственная рука взбунтовалась, и пробует жить собственной жизнью! Только представь, о великий царь, как забавно: твой язык говорит вовсе не то, что хотел бы выразить твой разум, а правая нога, в пику левой, старается идти в противоположную сторону.

Но человек не способен пережить подобное потрясение! Он утратит разум!

В том отличие художника от обычных людей: там, где в сердце иного поселится страх, для мастера это может стать источником творческого вдохновения!

Да ты никак споришь со мной? - возмутился Афамант.

Царь! Ты забыл: ты уже приговорил меня к смерти, так что не стоит запугивать меня более - я уже ничего не боюсь! - глаза поэта, освященные внутренним светом, горели восторгом и возбуждением. Он резко оборвал Афаманта: - Слушай же, царь, что стало с Пигмалионом!

Что же? Боги не отняли у него талант? Он вернул своим рукам уверенность?

О нет! История была куда удивительнее. Когда, дав руке волю, Пигмалион взглянул на окончательный рисунок, вот тут он испытал истинное потрясение. Перед ним был набросок женщины, нечеткий и неоконченный, но столь прекрасна была незнакомка, а мастер готов был поклясться, что средь людей никогда не встречалось подобной прелести и красоты, что Пигмалион со свойственной таланту опрометчивостью, тут же отдал свое сердце красавице. С этого дня никто не мог узнать веселого шутника и гуляку Пигмалиона. Запершись в своей мастерской, он никого не принимал, как друзья, озабоченные дивными переменами, не стремились проникнуть в мастерскую.

Я же говорил, что он сойдет с ума! - воскликнул Афамант, но он уже увлекся сказкой, и тут же заторопил поэта: -Так что же он делал в своей мастерской?

Он не делал - ваял! - возразил юноша, оскорбившись за мастера.- И его труд и талант были вознаграждены сторицей. Пигмалион, окончив скульптуру незнакомки, сам не смог поверить, что это его руки способны на такое. Казалось, стоит мастеру отвернуться, скульптура тут же оживает: то улыбнется уголком губ, то переступит с ноги на ногу. Пигмалион часами караулил мгновение, когда ветреница выдаст себя. Но безрезультатно. Днями, неделями всматривался Пигмалион в дивные черты своего творения, любуясь и печалясь одновременно.