Ольга Петерсон - Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа

И он показал монаху золотую монетку.

— Как не быть, — откликнулся монах, протягивая огромную свою лапищу за монеткой. — Как не быть!

Он отошел к стене пещеры и открыл искусно замаскированную кладовочку. Оттуда он выволок огромнейших размеров пирог с олениной и кожаную бутыль, в которой булькало не иначе как вино.

— Хо–хо! Вот это другое дело! — обрадовался Робин и принялся уписывать пирог с такой скоростью, что круглое лицо монаха стало на глазах вытягиваться огурцом.

Робин сжалился над ним.

— А ты, как видно, давно живешь отшельником, отец мой, — сказал он. — Ты забыл, что хотя бы простая вежливость требует, чтобы хозяин разделил трапезу с гостем. Это только докажет, что угощение доброкачественно и его безопасно есть.

— И в самом деле забыл! — засуетился монах. Он тут же отхватил кусок пирога и наполнил два рога из кожаной фляги.

— Уважаемый гость, — обратился монах к Робину, протягивая рог с вином. — Тебе не кажется также, что воспитанному гостю стоило бы представиться и назвать свое имя?

— Справедливо, — согласился Робин. — Но хозяину приличествует сделать это первому.

— Зови меня отец Тук. Я живу здесь отшельником, потому что не могу выносить подлостей аббата из аббатства Святого Квентина.

— Эту змею я знаю хорошо, — сказал Робин тихо, как бы про себя.

— Алчность и злоба, и прислуживанье власть имущим, и жестокость, и грубость — вот что цветет в аббатстве. И знаешь, сын мой, подумал я, а разве лес — не храм? Разве Богу менее угодно, если с Ним будут разговаривать под куполом небесным, хоралы будут распевать птицы? Ты ведь читал в Писании: «Дух дышит, где хочет», а значит, и в лесу.

— Позволь мне спросить тебя, отец Тук. Когда я подошел к реке, мне показалось, что ты разговаривал с грабом.

— И ты решил, что я тронулся умом? — засмеялся отец Тук. — Нет, милый. И деревья говорят, и травы, и звери. Все мы — творение Божье и должны друг друга понимать. Только в грехах мы погрязли и общий наш язык забыли.

— Ты хорошо говоришь. Ну а как же все это? — Робин кивнул на остатки пиршества.

— Душа не гибнет от хорошей еды, уверяю тебя, сын мой. Но ты–то все–таки кто такой? Сдается мне, что не бродячий певец, а?

— И у меня так же, как и у тебя, было раньше другое имя. Я узнал тебя, отец Майкл. Ты не просто монах, ты священник, удравший от ненавистного аббата. А я — Робин Гуд. Так зовут меня теперь.

— За здоровье Робин Гуда! — поднял отец Тук полный рог вина.

— Послушай, святой отец. Нам в Шервудском лесу нужен священник. Не безбожники же мы, в самом деле. Некому нас наставить на путь спасения! Пойдем со мной. И оленина на лесном костре отлично прожаривается и попахивает дымком. И шотландского эля у нас вдоволь. И молодцы мои — люди верные, надежные и веселые. И уж спуску не дадут аббату, попадись он только! Право же, пойдем. Прямо сейчас. А подраться на дубинках мы еще успеем.

— Ну что ж, — сказал отец Тук. — Пусть будет потвоему. Только погоди минутку. Не пропадать же в самом деле доброму вину.

И, вновь наполнив оба рога, он протянул один Робину и запел во всю свою могучую глотку веселую песню:

— Поститься очень полезно для здоровья, — сказал Робин Гуд.

На лице у отца Тука изобразились сомнение и тоска одновременно.

— Но! — сказал Робин. — Я пропостился уже целых три часа и думаю, самое время пообедать. Отец Тук, пригляди, чтобы ребята как следует накрыли на стол. А ты, Маленький Джон, давай–ка схлопочи гостя к обеду.

— Охотно, Робин.

— Да прихвати с собой Вилли. Мач, и ты собирайся. Только смотрите, не трогайте честных йоменов, бедных тружеников, и дайте спокойно проехать или пройти любой компании, в которой есть женщина. Поняли? Пусть она будет хоть норманнская баронесса.

— Так какого ты ждешь гостя? — спросил отец Тук у Робина. Он не очень еще привык к Шервудским обычаям.

— А птицу пожирнее! — засмеялся Робин. — Аббата. Или епископа, к примеру. И шерифа изловить тоже была бы удача. Его кошель никогда не бывает пустым. Сойдет и какой–нибудь рыцарь.

Маленький Джон, Вилли Скарлет и Мач, сын мельника, прихватив луки, как всегда, неслышно ступая в своих мягких остроносых сапогах, двинулись в сторону дороги, ведущей в Уотлинг. Это была старая дорога, построенная в незапамятные времена еще римлянами. Начиналась она в Дувре и дальше вела в Лондон, и, кажется еще дальше, через леса Средней Англии на Честер.

Дойдя до дороги, вся троица притаилась на опушке, но, как они ни вертели головами, ни с востока, ни с запада никто не появлялся.

Наконец Вилли Скарлет заметил рыцаря, едущего верхом на коне.

Но, Боже мой, что это был за рыцарь и что это был за конь!

Седок уныло глядел перед собой, взгляд его застыл, и, казалось, он не видит дороги и не замечает ничего вокруг. На нем был какой–то изодранный плащ с капюшоном и сапоги, на которых никаким чудом не удержались бы шпоры, так они были разношены. У бедной лошади ввалились бока и торчали ребра. В нечесаной гриве было полно репьев. От обоих веяло такой тоской, такой неизбывной бедой, что Маленький Джон засомневался было, уж не оставить ли бедолагу в покое. Но Маленькому Джону очень хотелось есть, а Робин велел непременно кого–нибудь привести к обеду. Он вышел на дорогу и схватил лошаденку под уздцы.

— Добро пожаловать в наши леса, сэр рыцарь, — сказал он учтиво. — Мы тебя давно уже поджидаем. Наш хозяин в рот ничего не берет, все ждет тебя к обеду.

Рыцарь откинул капюшон. Это, безусловно, был сакс, потому что норманны брили бороду, а у этого была курчавая, русая с проседью бородка, светлые глаза и очень мягкая, добрая улыбка.

— Ты принял меня за кого–то другого, приятель. Меня никто не знает в этих краях. И поэтому никто тут ждать не может.

— Уверяю тебя, я послан именно за тобой. Окажи нам честь и отобедай с нами.

— Но кто же послал тебя? — недоумевал рыцарь.

— Меня послал Робин Гуд. Знакомо ли тебе это имя?

— Я слышал о нем, — отвечал рыцарь. — Люди говорят о Робин Гуде как об отважном и независимом человеке, который не покоряется ни аббатам, ни норманнским баронам. И еще ходят слухи, что он помогает простым людям и многих уже выручил из беды.

— Все это — чистая правда, сэр, а потому не будем больше мешкать.