Юлий Циркин - Мифы и легенды народов мира. Том 12. Передняя Азия

В X в. до н. э.

То есть воскресения.

Основываясь на сообщении о создании Хирамом храма Мелькарта и установлении праздника в честь воскресения этого бога, многие исследователи сделали вывод, что до правления Хирама культа Мелькарта в Тире не было. Однако это не так. Сами тирские жрецы говорили, что храм Мелькарта возник одновременно с городом приблизительно в XXVIII в. до н. э. Так что речь может идти либо о каком‑либо восстановлении или расширении храма, либо, что гораздо вероятнее, о постройке другого храма Мелькарта. Установление же праздника не равнозначно установлению культа. Нам известно, что в Афинах праздник в честь Диониса был установлен в VI в. до н. э., а культ Диониса в Греции существовал еще в предыдущем тысячелетии. Тем не менее роль Хирама в упорядочении культа Мелькарта, видимо, все же довольно велика.

Взаимоотношения между государствами были в то время взаимоотношениями между царями. Дружеские или союзные связи скреплялись различными дарами, вплоть до дарения отдельных мест и городов. Так что сам по себе рассказ об обмене сокровищами между Хирамом и Соломоном может содержать историческую правду. Но связанный с ним мотив решения загадок носит явно фольклорный характер.

По традиции, основательница Карфагена Элисса была вынуждена заплатить за то, чтобы ей и ее спутникам разрешили остановиться на месте будущего Карфагена; и это превратилось в ежегодную дань, которую карфагеняне платили местному населению. Возможен и другой вариант. Сохранились смутные сведения о войне между местным царьком и Карфагеном вскоре после основания города. Поводом к ней послужило требование царьком руки Элиссы. Война как будто была прервана самоубийством Элиссы, не желавшей становиться его женой. Но вполне возможно, что итогом этой войны и стала дань, которую карфагеняне должны были платить царьку и его потомкам.

В VI в. до н. э.

Само имя Малх означает «царь». Поэтому иногда думают, что речь идет не о полководце, а именно о царе, имя которого неизвестно. Но это не так. Как мы увидим, Малх неудачно попытался взять власть в Карфагене, и ему было вменено в вину стремление к царской власти. Так что в самом начале своей карьеры Малх царем явно не был. А под тем «царем», на которого намекает его имя, надо подразумевать какого‑либо бога.

Местами также в южной и северной частях Сицилии.

Современные историки долгое время считали, что угроза со стороны греков заставила финикийские города Центрального и Западного Средиземноморья сплотиться вокруг Карфагена. Однако более поздние исследования, в том числе археологические, не подтвердили эту точку зрения. Сейчас доказано, что карфагеняне часто силой заставляли финикийские города Сицилии, Сардинии, Африки и Испании подчиняться их власти. Поход Малха был началом этих завоеваний.

Кирена была основана около 630 г. до н. э. или несколько раньше. Война, о которой идет речь, происходила, вероятно, в последние десятилетия VI в. до н. э.

Эти алтари были, вероятно, святилищами под открытым небом, какие встречались довольно часто в финикийском мире.

Оба варианта рассказа о подвиге Филенов или Филена взяты из карфагенских источников. В более подробном рассказе римского историка Саллюстия, в котором фигурируют два брата, киренцы изображены явно в неприглядном виде, в то время как определенно чувствуется восхищение самоотверженностью карфагенских послов. О существовании алтаря в честь одного брата говорит описание берегов в греческом географическом сочинении IV в. до н. э. Наличие двух вариантов рассказа свидетельствует о существовании в Карфагене разных направлений исторической мысли, но одинаково проникнутых патриотизмом и достаточно рацио–налистичных. В рассказе о Филенах не отмечено никаких следов вмешательства божеств.

Плавания Ганнона и Гимилькона происходили между 480 и 450 гг. до н. э. В это время карфагеняне укрепились на юге Пиренейского полуострова и на северо–западе Африки и попытались использовать свои победы для подчинения более обширных приатлантических территорий или, по крайней мере, установления более активных торговых связей с ними без посредства других финикийцев (например, гадитан) или греков.

Отчет Гимилькона до нас не дошел, но его греческий или латинский перевод был использован поздним римским поэтом Авиеном (вторая пол. IV в. до н. э.) в поэме «Морские берега» и поэтому стал нам известен. Точный маршрут плаваний Гимилькона спорен. Возможно, что каким‑то образом Гимилькон попал в Саргассово море, описание которого похоже на то, что он рассказывал. Может быть, вырвавшись из плена водорослей, Гимилькон повернул назад и поплыл уже в другую сторону. Несомненно, что он добрался до Эстримнид, под которыми подразумевалась современная Бретань. Едва ли он на этом остановился. Описание опасностей, окружавших его экспедицию, позволяет говорить о довольно значительном продвижении карфагенских кораблей на север. Не исключено, что Гимилькон даже добрался до кромки полярных льдов и попал в условия наступающей полярной ночи. Если это предположение верно, то Гимилькон оказался первым мореплавателем Средиземноморья, забравшимся столь далеко на север, и в таком случае — первым полярным путешественником.

Карфагеняне были чрезвычайно озабочены сохранением своей торговой монополии и старались не только военными или дипломатическими методами закрыть свои наиболее для них важные рынки от конкурентов, но и всячески отвадить последних, преувеличивая страшные опасности, которые там ожидают смельчаков.

Отчет Ганнона сохранился до наших дней в греческом переводе. Существует мнение, что все это — грандиозная фальшивка, приключенческий роман, сочиненный греческим автором, который использовал для своего литературного произведения имя таинственного карфагенского мореплавателя. Однако все доводы, высказанные в пользу такого предположения, неубедительны, и сейчас можно считать доказанным, что перед нами подлинный отчет, хотя и в греческом переводе. Рассказ Ганнона ясно делится на две части. В первой содержится относительно точное описание берегов, вдоль которых плыли карфагеняне и на которые они время от времени высаживались. Но начиная с «великой реки» (скорее всего, Сенегала) характер описания меняется, и оно становится, с одной стороны, более ярким, художественным, обрастает многочисленными, чаще всего устрашающими, деталями, с другой — гораздо менее точным. Дело в том, что до этой реки еще раньше Ганнона добрался грек Евтимен, поэтому скрывать что‑либо было бессмысленно, как и пугать потенциального соперника всяческими ужасами. А дальше Ганнон двигался уже вдоль неизведанных берегов, и карфагенский мореплаватель был заинтересован в том, чтобы никто такое плавание не повторял.