Саргис Тмогвели - Висрамиани

Когда эти две рати бросились друг на друга, казалось, что две стальные горы столкнулись. Между ними, подобно гонцам, летали стрелы из тополевого дерева с орлиными крыльями и со стальными остриями. Гонцы были столь желанны, что принимались либо в сердце, либо в очи, — другие места их не привлекали; и когда такой посланец вступал в дом, он уводил с собой хозяина. Бой стал столь яростным, что одни приобщились к вечности, а другие ее узрели воочию. Брат стал брату ненавистен, и в тот час ни у кого не было иного заступника, кроме своей руки. Кто обладал могучей рукой, тот и действовал неотразимо мечом. Воины казались немыми среди грохота барабанов и трубных звуков, и ничего другого не было слышно. Иногда в кольчугу впивался меч, сверкавший, как струя воды, иногда стрела прокрадывалась к глазам, подобно сну; в сердца иных проникало копье, подобно любви; секира проникала в голову, словно она знала, что в мозгу человека бог поселил душу. Каким путем входил меч, тем же путем выходила душа. Синей туче был подобен басрийский меч, но шел ливень, и струи его были красны. В битве стрела уподоблялась игле портного, пришивая тело к седлу.

До вечера длилось сраженье. В пылу боя один уподоблялся барсу, а другой — дикому козлу. Каран, отец прекрасной Вис, был сражен, и вокруг него пали сто тридцать славных богатырей, спутников Виро. Если скажешь, что хлестал ливень, то каплей его была смерть. Было сражено столько людей, что мертвые лежали горами и между ними струились кровавые потоки.

Когда Виро увидел своего отца Карана убитым и столь много знатных лежащими вокруг него бездыханными, он воззвал к своим вельможам:

— Братья! Нерадение и недостойный поступок в бою позорны для храбрецов. Не стыдно ли вам перед вашими соплеменниками, сраженными на радость врагам? Не стыдно ли перед Караном, чья седая борода обагрилась кровью? И такой властелин лежит безжалостно сраженный! Среди множества его воинов нет ни одного мстителя за его кровь! Закатилось солнце доблести, ибо среди вас ни один уже не добивается славы и не стремится к доблести. Я еще не отомстил за кровь отца и не восторжествовал над его врагами. Теперь наступает ночь и спускается тьма. Воины отступают. Вы с утра выказали большое мужество и отважно сражались, теперь я хочу сам напасть! Будьте богатырями и помогите мне отомстить за кровь отца. Будьте отважны, как драконы, жаждущие крови, чтобы я не покрыл позором свой род. Ныне наступил для врагов день смерти от моего меча. Я покажу воочию судьбе и миру, что освобожу страну от позора и от поганого Моабада, смертью его порадую душу отца моего!

Сказав это, он кинулся в бой вместе со своими вельможами, рабами и приближенными. Виро запылал, подобно огню, и враги обессилели.

Войска Моабада уподобились потоку, ниспадающему по горному склону, ничто не могло их остановить. Их ласкали копья, мечи и стрелы. В той смертельной схватке друг стал хуже врага, сын возненавидел отца, а отец — сына, друг — своего друга. Никто не щадил ничьей жизни. Стало так темно, что кругом ничего не было видно; брат разил брата, и отец — сына. Копья походили на вертела: но они пронзали живую человеческую плоть. Земля от потоков крови была подобна виноградной давильне Как вихрь сдувает листья, так смерть сносила человеческие головы. Головы воинов были подобны мячам на ристалище, а тела их — сваленным в лесу деревьям.

Когда солнце закатилось, то казалось, что вместе с солнцем исчезло и счастье Моабада, и сама судьба уже не верила в то, что Моабад останется владыкой.

Он бежал в сторону Аспаани и Хорасана, и когда его войско это увидело, оно кинулось за ним. Большая часть беглецов была перебита, и если бы не наступила ночь, то и сам Моабад не смог бы спастись. Но Виро и его вельможи больше не преследовали их. Виро подумал, что раз Моабад бежал, то вряд ли он снова решится оспаривать победу.

Виро предполагал одно, а божье предопределение оказалось другим.

Увидя Моабада убегающим, Виро возрадовался. Но он еще не успел сойти с коня, как на него напали деламцы, геланцы и кирманцы, бесчисленные, как песок, как шерстинки на звере, как капли дождя, как древесные листья. Войска Виро и его союзники — все обратились в бегство, не вступая в битву с деламцами и геланцами. Их невозможно было пересчитать, а вожди их славились доблестью. Когда Виро в этом убедился и увидел бегство своих воинов, он изумился деянию судьбы, которая так непостоянна: ее печаль и радость составляют чету, подобно дневному свету и ночной тьме. В этом преходящем мире горестей больше, чем радостей, и сердца мудрых и разумных бессильны перед судьбой. Судьба сначала вознесла Виро над Моабадом, и затем та же судьба ввергла его в горькое унынье.

Не успев стереть с лица пот и пыль и вложить меч в ножны, Виро с немногочисленным войском вступил в бой с царем деламцев.

Моабад, узнав, что Виро сражается с деламцами и геланцами, сейчас же повернул обратно, и хотя был очень утомлен, он все же возвратился столь стремительно, что и ветер не мог догнать поднятую всадниками пыль. И прибыл он с войсками в Гораб, где в своем доме находилась Вис.

Когда Вис, царица всех красавиц, почувствовала себя пойманной в сети, а именно, что отец ее убит, брат ушел на войну, сердце ранено и боль проникает в печень, — она стала царапать лицо ногтями, рыдать и, обливаясь слезами, так говорила своей кормилице:

— Ныне под лазурным небом и на черной земле нет более несчастного существа, чем я. И я не знаю, кому поведать мое горе и у кого искать поддержки. Где искать справедливости и кому жаловаться на произвол судьбы?

Как мне добраться до Виро и как мне избавиться от старого, дряхлого Моабада? И в какой тяжелый день и под какой несчастливой звездой родила меня мать! Со дня моего рождения я пребываю в горести. Почему я не умерла раньше отца, которого сразила рука врага? Они убили моего отца, брат ушел от меня, и я ныне — бессильное существо, с сердцем, пораженным болью. Если я плачу и рыдаю, никто не внемлет моим вздохам и стонам, не хочет помочь мне и поддержать. Со дня рождения я испытала много горя и превратностей судьбы, а что еще увижу в будущем, сама не знаю. Что может быть хуже, чем попасть в руки врага, жаждущего моей крови! Если я окажусь во власти Моабада, я буду лишена всех желаний сердца, буду окружена врагами и разлучена с любящими меня.

Так говорила Вис, царица красавиц, своей кормилице, и жемчужные слезы потоком катились по ее алым щекам. Но тут пришел посланный от шаха Моабада с такой вестью:

«Пусть сердце твое будет спокойно, о солнце солнц, о светлейшее из всех светил небесных! Ты не можешь избегнуть божьего предопределения, и того, что сулила тебе твоя звезда, ты не сможешь изменить. Неужели ты думаешь преодолеть предначертание бога? Если бог и моя судьба даровали тебя мне, то бесполезно вступать в борьбу с предопределением божьим. Это случилось по воле провидения, и это начертано на челе твоем. Ныне нет для тебя иного исхода, кроме покорности. Все мои дороги ведут к тебе, ибо я не могу отказаться от любви к тебе. Если ты не будешь противиться моей воле, я исполню желания твоего сердца, осыплю тебя самоцветами и украшу драгоценностями, которым нет цены, и солнце и луна будут завидовать твоей красоте. Будь целительницей моей души и сердца и царицей моей страны и царства. Ты будешь послушна моим велениями обретешь от меня славу и величие.