Александр Кондратьев - Улыбка Ашеры

Выходил потом царевич из чистого пруда, надевал свое нарядное платье и пошел молодецкою поступью в терем царевны Жар-птицы.

Я сидел у одна в ее спаленке и видали, как ласкала друга милого, прижималась нежно к Светлу-месяцу, целовалась с ним сладко Жар-птица.

Кровью сердце во мне обливалося. Тяжким камнем тоска легла на душу…

Еле светом лишь в небе забрезжило, как простился царевич с царевною и уплыл в ладье в Окиян-море.

А она потом одевалася. Чистую сорочку на белое тело. Червчатый летник шитый золотом; вошвы на том летнике темна бархата, пуговки на нем — бурмицкие зерна.

Заплела царевна светло-русые косы, надвинула она золотую корону. Камни на короне, как жар горят. На ногах сапожки сафьяновые, подбиты подковками серебряными. Засыпала корму мне красавица, налила воды чистой скляницу и вышла из терема павою. Ударилась ведунья о сыру-землю и вспорхнула ярко-цветною птицею. Покружилась над прудом и теремом, залила все небо огневой зарей. Вскрикнула голосом нечеловеческим и улетела в небесную высь.

Сижу и грущу я у окошечка. Неужели суждено мне тут век вековать?.. И заслышал тут я взмахи тяжелые. Пролетает мимо Черногар-птица, кружит над садом и теремом, заглядывает в окна косящаты.

И воскликнул я громким голосом:

— Здесь я, здесь, Черногар-птица! Потерял я свой лик человеческий. Обращен я попугаем, птицей пестрою. Помоги мне, если можешь, Черногар-птица!

Подлетела к терему Черногар-птица, ухватилась когтями железными за наличник оконный и молвила:

— Жаль мне, жаль тебя, добрый молодец! Кто попал к Жар-птице, тех не жди домой… Но за то, что ты спас моих малых птенцов — попытаюсь и я тебя спасти. Через две ночи на третий день я об эту же пору прилечу к тебе. Ты же все замечай, что увидишь здесь!..

И захлопала крыльями могучими, улетела прочь Черногар-птица.

Целый день проскучал я на привязи.

Воротилась к вечеру в терем Жар-птица. Ударилась ведунья о сыру-землю: обернулась красною девицею. Вымылась она в чистых прудах; тихой павою пришла в златоверхий терем; при виде меня усмехалася.

— Рад ли ты меня видеть, добрый молодец? Веселится ли твое пылкое сердце, — что так близко ты к своей любушке? Погоди, придет Светел-месяц — еще больше мной полюбуешься!..

Села она у окошка петь-напевать, мила друга царевича поджидать. Только тот к царевне до утра не приплыл.

Провздыхала царевна всю ночь. Подымалась поздно со хмурым лицом.

Вылетала в небо, слабо вскрикнула.

Некрасна была в то утро заря. И не долго мне ждать пришлось до вечера.

Прилетела Жар-птица домой засветло. Искупалась наскоро в чистых прудах. Вошла в терем на меня и не глянула.

Расчесала царевна золотым гребнем свои шелковые косы светло-русые; сама села у окошечка косящата на скамейке, крытой алым киндяком, и запела грустным голосом:

Но и эту ночь не бывал к ней царевич Светел-месяц. Тяжко вздохнула, много слез пролила у окошка косящата царевна прекрасная.

Совсем грустная улетела на рассвете Жар-птица.

Бледню, бледно светилась в то утро заря.

Прилетела днем к терему Черногар-птица, зацепилась когтями за расписной подоконник, на меня посмотрела и спрашивает:

— Приплывал ли в эти ночи Светел-месяц, приходил ли в терем к царевне Жар-птице?

— Вовсе не бывал, Черногар-птица. Так теперь тоскует царевна, что и сказать трудно. Кличет она, кличет своего мила друга, ждет-подождет его — и все по-напрасному.

И куда бы это мог он сгинуть-пропасть?

И отвечала мне Черногар-птица:

— Для того и сгинул он, чтобы тебе спастись… Только лишь вечером прилетит Жар-птица, ты скажи ей, что знаешь, где царевич спрятан и проси, чтобы вернула твой человеческий лик. Но до утра ей ничего не открывай.

А когда Жар-птице время будет с острова улетать, ей скажи ты, что схватили Светла-месяца и прячут его в темной пещере за семью замками железными, три сестры лиходейки — полуптицы.

Заторопится тогда спасать его царевна твоя. А как она улетит — ты меня к себе жди… Летала я позавчера к Стратим-птице и на царевича Светла-месяца ей жаловалась. Ездит-де он невозбранно по синему морю и не воздает чести ей, Стратим-птице.

И так отвечала мне Стратим-птица:

— Как будет царевич мимо плыть, я одно крыло в воду опущу и крылом тем челнок Светла-месяца вместо славного острова царевича к чернозубым скалам трех сестер пригоню. Пускай его Жар-птица сама выручает.

Как сказала, так и сделала.

Только приплыл Светел-месяц к чернозубым скалам, лиходейки-сестры ему и рады. Хватали царевича за белые руки. Уводили его в темные пещеры. Запирались с ним за семью замками. Что теперь с ним сталось — не ведаю… А пока прощай, добрый молодец! Утром к тебе я вновь прилечу.

Прилетела вечером с моря Жар-птица, покружилась над кровлею терема, обернулась прекрасной царевною, скорой поступью вошла в свою горницу.

— Здравствуй, попугай-добрый молодец! Не бывало ли днем ко мне весточки от моего мила друга, царевича Светла-месяца?

— Ой, была, — говорю, — весточка, красавица, но ее тебе лишь тогда расскажу, если ты мне вернешь человеческий лик.

И ответила мне царевна Жар-птица:

— Быть, ин, добрый молодец, по-твоему!

Спускала меня царевна с золоченой цепи, ударяла меня наотмашь правой рукой, и принял я вновь человеческий вид. И стала она тут меня расспрашивать:

— Ты скажи мне, мил добрый молодец, ты поведай, удалый, мне весточку, что прислал мне мой любезный друг, возлюбленный царевич Светел-месяц!

Отвечал я царевне Жар-птице:

— Сидел я, царевна, у окошечка, смотрел я, царевна, в синее небо, ждал-гадал, когда ты вернешься. Смотрю, летит по небу мелкая пташка. Села она ко мне на косящато окно и говорит мне таковы слова: «Ты поведай, попугай, царевне Жар-птице, чтобы прилетала меня спасать-выручать… А куда и как, царевна, — о том я тебе поутру скажу».

Распалилась тут гневом царевна Жар-птица:

— Говори сейчас, деревенщина! А не скажешь — выну ленту из русой косы, оберну тебе вокруг белой шеи и той лентой удавлю тебя до смерти; тело же твое зверью скормлю!

— И некому будет, — говорю в ответ, — рассказать тебе, распрекрасная, куда скрылся-пропал твой любезный друг.

Видит царевна, не боюсь ее гнева. Задумала взять меня ласковым словом — хитер и лукав род женский.

Подошла ко мне она белой лебедью. Положила мне руки на плечи, — говорит, улыбаясь, таковы слова:

— Полно тебе шутить, добрый молодец, не томи моего пылкого сердца; ты скажи мне, куда скрылся-пропал разлюбезный мой царевич Светел-месяц!

— О том тебе, царевна, поутру скажу.