Генрих фон Штаден - Записки о Московии

Великий князь давно склонялся к мнению, что следует поддерживать дружбу с римским императором, пока не перезовет он в свою страну всякого рода мастеров и воинских людей — столько, чтобы с их помощью оказать сопротивление, крымскому царю. А еще его дума такова: подбить Римскую империю на войну с Польшей. Он и хотел это учинить / об. / как раз тогда, когда польский король стоял под городом Гданском. В то время великий князь забирал остальную Лифляндию. Что тогда учинил он с лифляндцами — кто не знает этого, может узнать при желании.

Когда же Римская империя напала бы на Польшу, великий князь взял бы тогда город Вильну в Литве, чем и приблизил бы свою границу к Немецкой земле.

У самоедов нет государей; люди они дикие, питаются рыбой, птицей и мясом оленей. Они же стреляют и ловят в своей стране соболей, приносят их на продажу русским и выменивают на сукно, котлы, сало, масло, панцыри и толокно. Съезд бывает в Пустоозере, лежащем в глухом месте. С их земли великий князь получает ежегодно много соболей в дань. Земля их лежит приблизительно в 700 милях от Москвы. Имя теперешнего сборщика дани с самоедской земли — Петр Вислоухий. Он не может требовать с этих народов ничего сверх того, что они дадут ему сами по доброй воле.

Мунгазея также не имеет государей; люди здесь также ловят соболей и другое.

/ 42 / Тахчеи совсем пусты. В этой стране нет совсем никакого народа. Говорят, что в римские времена ссыльных посылали именно в эту страну.

Его королевское величество Иоганн III шведский послал в Лифляндию под замок Везенберг шотландских, шведских и немецких воинских людей, конных и пеших (zu Pferd und zu Ross!), с пушками, зельем и всем необходимым для того, чтобы добыть и взять его. Когда же перед приступом обстреливали замок, между шотландцами и немцами начались раздоры; они били и побивали друг друга и много их осталось на месте. Это пришлось по вкусу русским в замке и было им очень на руку. Ведь ежели войско великого князя сдаст город, замок или бург, и оставшиеся в живых попадают в Русскую землю, все равно всех их убивают, а с ними и тех, кто был поручником по стрелкам. Если же они перейдут на сторону врага, то, как они хорошо знают, их там не мало не почитают; а так как в таком случае они поступают противу присяги / об. /, то в Русской земле по всем праздникам поминают их в церквах на вечное проклятие. Вот почему тогда русские говорили о шотландцах и немцах: «собака собаку и съела» (Scabacka scabaka isiel). Таким образом войско королевского величества должно было отступить с позором, и предприятие его не осуществилось (und bleib res infacta).

Великий князь пожаловал всех своих в замке Везенберг, в особенности же наместника и немецкого толмача Симона Керкелинга: последний получил от великого князя два лучших немецких коня, 400 (!) рублей денег (Rubel Denninge), 400 четвертей (Scetwerten) поместья. Ему же был дан на выбор лучший двор в Нарве, в Лифляндии.

Наместнику и воеводе великий князь за его верную службу пожаловал пошлины со всего Каргопольского уезда сроком на 3 года.

Эту новость узнали каргопольцы, собрали некоторую сумму денег и купили два лучших двора — один рядом с другим и устроили так, что можно было внутренним переходом (inwenzigk) из одного двора пройти в другой. Двор, в котором раньше живали наместники / 43 /, подгнил и завалился. Прежде по всей стране — по всем городам и посадам — дворяне бывали наместниками и каждый в течение двух или трех лет чинил суд и управу. Со времени же ливонской войны великий князь это отставил и поручил суд присяжным (Geschwornen), так как он не хотел отвлекать дворян от войны.

Когда наместник прибыл в Каргополь, он остановился в обоих закупленных дворах: один был для его княгини, другой для него и его слуг. Вот тут и начал наместник, доправлял с каргопольцев, ставил их на правеж (auf die Prob) и приказывал ежедневно бить их батогами за то, что они не доглядели за наместничьим двором.

Каргопольцы тайно посылали в Москву жаловаться. Однако, ничего они не добились. Наместник же, узнав об этом, послал по всему уезду к священникам приказ — не венчать в церквах никого прежде, чем не будет уплачено 20 алтын, что составляет 60 мариен-грошей. Ко всем сотским (Sotnecken), т. е. к начальным людям в сохах, он также послал приказ, что со всех, кто будет варить пиво, должно взимать с / об. / каждой бочки русскую гривну (Markt), что составляет 10 мариен-грошей. Каргопольские посадские и все уездные «сохи» сговорились все и послали на Москву бить челом самому великому князю. Но опять-таки ничего не добились. Об этом узнал наместник. Он разослал тогда по всем дорогам заставы и приказал занять все перекрестки и задерживать всех, кто шел с Поморья с солью и семгой к Москве. Не могли ездить купцы и из Москвы в Поморье с другим товаром. Наместник приказывал ото всех товаров отбирать то, что придется ему по вкусу. Он вознамерился даже по всему Поморью ограбить всех торговых людей и крестьян. Но все сохи тогда сложились (legten sich alle Shogen) и порешили сопротивляться силой силе.

Итак, за три года немного было сварено пива в Каргопольском уезде, хотя на св. Николая по всей стране дозволено иметь в доме пиво.

По всей стране — по городам и деревням — запрещены (vorgunnet) кабаки. Но добрые друзья в складчину варят пиво и по праздникам (uf heilige Tage) собираются вместе с женами/ 44 /; это называется у них братчиной (Pratzina), т. е. Bruderschaft.

Не было радости и на свадьбах. С Поморья не привозилось ни семги, ни соли. И из Москвы в Поморье к приезду англичан не провозилось никаких товаров [63] Порядок немецкого текста, видимо, перебит и в переводе исправлен. .

За три года насильством наместник собрал много денег и добра. А когда бы он дружески обходился с торговыми людьми и крестьянами, он собрал бы и денег, и добра в десять раз больше, ибо Каргопольский уезд велик, и живут в нем большей частью торговые люди и крестьяне. На восток Каргопольский уезд простирается до Вологодского; на юг — до Белозерского; на запад — до Карелии; на север — вниз по всему течению реки Онеги до Белого моря (Westsehe!). Всего на 56 немецких миль пути.

Если кто-нибудь — безразлично кто, но только не еврей — приходит на русскую границу, его тотчас же опрашивают — зачем он пришел. Скажет он, что хочет служить великому князю, его опять расспрашивают о различных обстоятельствах. Все его сообщения и речи тайно записываются и запечатываются. А его самого немедленно / об. / отправляют на ямских с дворянином (mit einen Boiaren) к Москве, куда доставляют его в 6 или 7 дней. В Москве его снова тайно и подробно расспрашивают обо всех обстоятельствах, и если его показания согласуются с тем, что он говорил (geret!) на границе, ему дают тем большую веру и жалуют его. Не смотрят ни на лицо, ни на одежду, ни на знатность, но ко всем его речам относятся с большим вниманием. В тот самый день, когда он приходит на границу, ему выдаются еще деньги на корм до Москвы. В Москве также в день приезда выдают ему кормовую память (Kormawa pammet), т. е. записку о кормовых деньгах.