Низами Гянджеви - Хосров и Ширин

За суженым спеша, обычай дев презрев,

Уж не была Ширин в кругу обычных дев.

И спешиться Ширин с кольцом Хосрова рада

У медаинского отысканного сада.

Прислужницы, смотря на дивные черты,

От зависти свои перекусали рты.

Но знали чин двора — и под царевым кровом

Различья не было меж гостьей и Хосровом.

Ей молвили они: «Знать, севши на коня,

Для поклонения Хосров искал огня.

И вот достал огонь, блистающий, как зори,

И зависти огонь зажег он в нашем взоре».

И хочет знать рабынь шумливая гурьба,

Как привела сюда красавицу судьба.

«Как имя? Где взросла? Что в думах на примете?

Откуда, пташка, ты? Из чьей вспорхнула сети?»

Ширин уклончива. Не опустив ресниц,

Она им бросила крупицы небылиц.

Она, мол, о себе сказать могла бы много,

Да скоро и Хосров уж будет у порога.

«Пред сном он вас в кружок сберет, и при огне

Он сам потешит вас рассказом обо мне.

А этого коня беречь и холить надо:

Ведь ценный этот конь, ценней любого клада».

Так молвила Ширин веселая, — и вот

Окружена она уж тысячью забот.

Сосуд с водой из роз ей дан для омовенья.

В конюшнях царских конь привязан во мгновенье.

Ей принесли наряд. Он был ей по плечу.

Узором жемчуга украсили парчу.

В саду ее надежд раскрылась роза встречи.

Отрадно спит Ширин, тяжелый путь — далече.

Сахароустую хранившие чертог

Рабынею сочли, — кто б вразумить их мог?

Сахароустая не чванилась. Отныне,

Играя с ними в нард, была она рабыней.

И сада нежного хранила колыбель

Ширин, чьих сладких уст касался нежный хмель.

И месяц миновал в спокойствии, и снова

Покой пропал: твердят, что нет вблизи Хосрова.

Что он охотился, а будто бы потом

В Армению бежал, отцовский бросив дом.

Чем горе исцелить? Упало сердце, плача.

Воистину бежит за нею неудача!

Не долго охранял красавицу дворец, —

Уж сердце страстное измучилось вконец.

Все стало ясно ей: тот юноша, который,

Попридержав коня, во взор ей бросил взоры,

Был сам Хосров; свой путь забыв, ее одну

Он видел, он взирал, как солнце на луну.

Она бранит себя, хоть мало в этом проку,

Но вот — отвергла скорбь, но вот — покорна року.

Но вот — терпением как будто бы полна,

Но вот — воскликнула: «Я тягостно больна!

Мне замок надлежит на высоте просторной

Построить, чтоб синел мне кругозор нагорный!

Горянка я. Меж роз я рождена. Тут зной

Их всех желтит. На мне — нет алой ни одной!»

Подруге молвила подруг лукавых стая:

«Напрасно, как свеча, ты изнываешь, тая.

Велел властитель наш создать тебе приют

В горах, где ветерки прохладу подают.

Когда прикажешь ты — приказов исполнитель

Построит на горе отрадную обитель».

Ширин сказала: «Да! Постройте мне скорей

Дворец, как приказал вам это царь царей».

Рабыни — ревности их всех пронзало жало —

Там, где ничья душа словам их не мешала,

Строителю жужжат: «Из Вавилонских гор

Колдунья прибыла, ее всесилен взор.

Велит она земле: «Взлетай, земля!» — поспешно

Поднимутся пески, день станет мглой кромешной.

Прикажет небесам застыть — и вмиг тогда

Застынут небеса до Страшного суда.

Она велела там построить ей жилище,

Где обращает зной и камни в пепелище,

Чтоб не было окрест из смертных никого:

В безлюдии творит колдунья колдовство.

Для вещей ты сверши свой путь необычайный.

Найди тлетворный лог и огненный и тайный.

Там замок сотвори не покладая рук,

А плату с нас бери, какую знаешь, друг».

Потом несут шелка, парчу несут и злато:

Ослиный полный груз — строителя оплата.

Строитель принял клад. Обрадованный, в путь

Он тронулся, в пути не смея отдохнуть.

Ища безлюдных мест, он в горы шел, и горы

На горы вставшие, его встречали взоры.

Есть раскаленный край, на мир глядит он зло.

Дитя в неделю б там состариться могло.

В фарсангах десяти он от Кирманшахана.

Да что Кирманшахан! Он марево тумана.

Строитель приступил к работе: «Не найду

Я края пламенней, — сказал он, — ив аду.

И тот, кого б сюда загнать сумели бури,

Поймет: чертог в аду построен не для гурий».

На вечер мускусом ночная пала мгла.

Не жарко, — и Ширин свой путь начать смогла.

Отроковицы с ней. Но было их немного —

Не знавших, что любви злокозненна дорога.

И в замкнутой тюрьме, в которой жар пылал,

Ширин жила в плену, как сжатый камнем лал.

И, позабыв миры, полна своим недугом,

Своих томлений жар она считала другом.

Покинувши ручей, Хосров печален. Он

Струит из глаз ручьи: его покинул сон.

Пленительный ручей! Виденьем стал он дальним.

И делался Парвиз все более печальным.

Но все ж превозмогал себя он до поры:

«Ведь не всплыла еще заря из-за горы.

Ведь если поспешу я в сторону востока, —

Мне солнца встретится сверкающее око».

И роза — наш Хосров — достиг нагорных мест, —

И к стражам аромат разносится окрест.

Вельможи у границ спешат к нему с дарами:

С парчой и золотом. Он тешится пирами.

И не один глядит в глаза ему кумир, —

Из тех, что сердце жгут и услаждают пир.

Ему с кумирами понравилось общенье.

Тут на немного дней возникло промедленье.

Затем — в Мугани он; затем, свой стройный стан

Являя путникам, он прибыл в Бахарзан.

Гласят Михин-Бану: «Царевич недалече!»

И вот уж к царственной она готова встрече.

Навстречу путнику в тугом строю войска,

Блестя доспехами, спешат издалека.

В казну царевичу, по чину древних правил,

Подарки казначей от госпожи направил.

Жемчужин и рабов и шелка — без конца!

Изнемогла рука у каждого писца.

К великой госпоже вошел Парвиз в чертоги.

Обласкан ею был пришедший к ней с дороги.

Вот кресла для него, а рядом — царский трон.

Вокруг стоит народ. Садится только он.

Спросил он: «Как живешь в своем краю цветущем?

Пусть радости твои умножатся в грядущем!

Немало мой приезд принес тебе хлопот.

Пускай нежданный гость беды не принесет».

Михин-Бану, познав, что речь его — услада,

Решила: услужать ему достойно надо.

Ее румяных уст душистый ветерок

Хвалу тому вознес, пред кем упал у ног.

Кто озарил звездой весь мир ее удела,

Любой чертог дворца своим чертогом сделал.

Неделю целую под свой шатровый кров

Подарки приносил все новые Хосров.

Через неделю, в день, что жаркое светило

Считало лучшим днем из всех, что засветило,

Шах восседал, горя в одежде дорогой.

Он был властителем, счастливый рок — слугой.

Вокруг него цветов сплетаются побеги,

С кудрями схожие, зовя к блаженной неге.

На царственном ковре стоят рабы; ковер.