Энтони Готтлиб - Мечта о Просвещении [Рассвет философии Нового времени]

Любые книги по истории философии не исчерпывающи — некоторые предложения дополнительной литературы о XVII и XVIII столетиях можно найти в конце настоящей книги.

Декарт (1596−1650) был весьма сведущ в науках, но нам он более известен стремлением к сомнению, нежели достигнутыми знаниями. «Как могу я быть уверен, что не сплю?» — спрашивал он. «Как могу я быть уверен, что какой-нибудь лукавый демон не дурачит меня?» Изречение Фрэнсиса Бэкона гласит, что, «если кто-нибудь отправляется от установленных положений, он приходит под конец к сомнению, если же начинает с сомнений и терпеливо справляется с ними, через какое-то время приходит к правильному выводу» [1] Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук. С. 119. . В духе этого высказывания Декарт приглашал читателей разделить с ним холодную ванну скептицизма, которую сам он находил необыкновенно бодрящей:

Но так как в это время я желал заняться исключительно изысканием истины, то считал, что должен… отбросить как безусловно ложное все, в чем мог вообразить малейший повод к сомнению… Таким образом, так как чувства нас иногда обманывают, я допустил, что нет ни одной вещи, которая была бы такова, какой она нам представляется; и поскольку есть люди, которые ошибаются… то я, считая и себя способным ошибаться не менее других, отбросил как ложные все доводы, которые прежде принимал за доказательства. Наконец, принимая во внимание, что любое представление, которое мы имеем в бодрствующем состоянии, может явиться нам и во сне, не будучи действительностью, я решился представить себе, что все, когда-либо приходившее мне на ум, не более истинно, чем видения моих снов [2] Декарт Р. Рассуждение о методе. Диоптрика. Метеоры. Геометрия. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1953. С. 32−33. .

Однако вскоре Декарт нашел то, что не могло быть иллюзией, — то, в чем он мог не сомневаться, независимо от того, спал или бодрствовал. Он открыл свое первое неоспоримое положение:

Я тотчас обратил внимание на то, что в то самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходимо, чтобы я сам, таким образом рассуждающий, действительно существовал. И заметив, что истина: я мыслю, следовательно, я существую , так тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый принцип искомой мною философии [3] Там же. С. 33. .

Слова «Я мыслю, следовательно, я существую» — Ego cogito, ergo sum , написанные Декартом на латыни, стали самым известным изречением в философии и представляют собой несколько необычный первый принцип. Он выглядит вполне очевидным, но все же слишком простым, чтобы служить чему-либо основанием. Много ли ценных познаний можно из него извлечь? Как мы убедимся, путь Декарта от его собственного существования до всеобъемлющей новой системы знаний был извилист, и часто его понимали неправильно. Однако Декарт был убежден, что слова «Я мыслю, следовательно, я существую» помогли ему найти верную отправную точку.

Он также был убежден, что способен справиться с работой, поскольку великого скептика никогда не терзали сомнения в собственной значимости. Принципы, к которым он пришел, не только «так убедительны и ясны, что любой, кто верно их понимает, не будет иметь причин их оспаривать» [4] Descartes, letter to Regius, July 1645, in PWD vol. 3, p. 254. , но и, как верил Декарт, достаточно полны, дабы дать удовлетворительные ответы на все вопросы науки. Грандиозные амбиции Декарта распространялись даже на «систему медицины, основанную на неоспоримых доказательствах» [5] Descartes, letter to Mersenne, Jan. 1630, in PWD vol. 3, p. 17. . Однажды он сказал: «Сохранение здоровья всегда было “основной целью моих исследований”» [6] Descartes, letter to the Marquess of Newcastle, Oct. 1645, in PWD vol. 3, p. 275. — философ был уверен, что вот-вот откроет способ продления человеческой жизни. Вероятно, Декарт полагал, что если бы на этой земле ему было отпущено достаточно времени да если бы некие искусные мастера изготовили необходимое ему оборудование, то он смог бы разрешить задачи науки сам:

И тем не менее я осмеливаюсь сказать, что я не только нашел средство в короткое время удовлетворительно решить главные трудности, обычно трактуемые в философии [которая для Декарта включала и то, что мы называем наукой], но открыл также некоторые законы, которые Бог так установил в природе и понятия о которых так вложил в наши души, что мы после некоторого размышления не можем сомневаться в том, что законы эти точно соблюдаются во всем, что есть и происходит в мире [7] Декарт Р. Рассуждение о методе. С. 39. .

Аристотель никогда не изъявлял подобной уверенности в себе. Вероятно, такой самонадеянности способствовали века христианской веры. В конце концов, если можно столь однозначно формулировать истину в религиозных вопросах, почему же истина о природе должна вызывать особые проблемы? Знакомство с новой наукой Галилея (1564−1642) подпитывало оптимизм Декарта. «Механистическая философия» казалась огромным скачком вперед после столетий застоя. Конечно же, истина была прямо за углом! Схожее чувство радостного возбуждения испытывали и в наше время некоторые физики, ожидавшие, что новейшие открытия выльются в «окончательную теорию» [8] Steven Weinberg, Dreams of a Final Theory , Pantheon, 1992. , которая буквально объяснит все. В 1980 г. выдающийся космолог Стивен Хокинг писал, что это может произойти в ближайшие 20 лет [9] Хокинг С. Виден ли конец теоретической физике? С. 56. . Это утверждение оказалось преждевременным, как и прочие подобные заявления, регулярно повторявшиеся начиная с конца XIX столетия. В 1894 г. Альберт Майкельсон, первый американский лауреат Нобелевской премии в области науки, заявил, что все основные физические законы и факты уже открыты [10] Michelson: Address at the dedication ceremony for the Ryerson Physical Laboratory at the University of Chicago in 1894. . В 1928 г. Макс Борн, еще один лауреат Нобелевской премии, утверждал, что вся физика будет исчерпана в течение полугода [11] Хокинг С. Виден ли конец теоретической физике? С. 56. . Сейчас мы понимаем, что у Декарта было гораздо меньше оснований для таких надежд, чем у современных физиков. Но вряд ли можно ставить ему в вину то, что он этого не осознавал. К тому же у Декарта были особые причины для уверенности в своих идеях. Они невредимыми преодолели долину глубочайших сомнений и первыми подверглись суровой проверке. Как в таком случае они могли быть неверны?