Монах Юкинага - Повесть о доме Тайра

Нам следовало давно уже выступить и наказать злодея за преступления, но мы молчали, сомневаясь, будет ли на то воля богов? К тому же Тайра утверждали, будто действуют по высочайшему повелению... И вот, сдержав праведный гнев свой, понапрасну проводили мы дни и луны, а тем временем Тайра совершили новое злодеяние — напали на принца Мотихито, второго сына государя Го-Сиракавы. Но боги явили милость, ниспослали принцу священную колесницу, направили его стопы в ваш досточтимый храм, укрыли за вратами святилища бога Сусаноо! Это ли не благое знамение того, что несть и не будет конца могуществу императорской власти! Кто из живущих на земле не прослезился от радости, узнав, что вы, рискуя собственной жизнью, защищаете принца! Мы обитаем вдали от вас, но и к нам уже дошли вести, что Киёмори в злобе своей замыслил поход на вашу обитель, и потому мы уже готовимся к битве. Мы намеревались известить все подведомственные нам монастыри и храмы, собрать в восемнадцатый день, к часу Дракона, надежную воинскую силу и тогда уже поставить вас об этом в известность. Как раз в это время синей птицей прилетело ваше послание [362] ...синей птицей прилетело ваше послание... — По древнекитайским мифологическим представлениям на западе, где-то в недоступной дали, обитает Владычица Запада Си-ванму, знающая секрет бессмертия. Ей прислуживают три волшебных синих птицы, летящие впереди, когда Владычица совершает свои прогулки или иногда даже появляется в мире смертных. Отсюда, в переносном значении, синяя птица — посланец, несущий благую весть, или само это счастливое известие. , вмиг развеявшее давно снедавшую нас кручину!

Монахи обители Цинляншань сумели прогнать воинов танского владыки У-цзуна; тем более нам, монахам северных и южных монастырей страны Ямато [363] Ямато — древнее название Японии. , под силу разгромить супостата! Укрепите же оборону вашей обители слева и справа, оберегайте принца и ждите известий о нашем прибытии. Обстоятельства благоприятствуют нам, отбросьте все сомнения и колебания!

Дано в двадцать первый день пятой луны 4-го года Дзисё.

Монахи монастыря Кофукудзи».

И снова собрались монахи обители Миидэра, и снова стали держать совет.

— Монахи Святой горы предали нас, а братья из обители Кофукудзи еще не подоспели. Нужно сегодня же ночью ударить на Рокухару, ибо промедление смерти подобно! Разделим надвое наши силы — отряд старших монахов пусть зайдет с тыла, со стороны горы Ней, и вышлет вперед четыреста — пятьсот пехотинцев. Те подожгут жилища в квартале Сиракава. В столице начнется переполох, самураи Рокухары в тревоге выбегут из усадьбы. Мы заманим их в Ивасаки, Сакурамото, там завяжется битва, а тем временем наши главные силы, наши лучшие бойцы под водительством Накацуны, правителя Идзу разом ударят на Рокухару и пустят огонь с подветренной стороны. Огонь выкурит Правителя-инока. Тут мы с ним и покончим! — так решили монахи.

Был среди них некий Синкай, монах, обитавший в храме Итикёбо. В прошлом Тайра не раз поручали ему возносить молитвы за процветание их дома. Окруженный учениками, выступил он вперед и молвил:

— Может быть, меня примут за сторонника Тайра, но все же выскажу свое мнение! А уж вы рассудите сами, могу ли я пойти наперекор решению всей братии, могу ли не дорожить честью нашего храма?.. В былые времена Тайра и Минамото состязались в верности государю. Ныне, однако, звезда Минамото угасла; вот уже больше двадцати лет, как Тайра взяли власть в свои руки, по всей стране покорно гнутся пред ними деревья и травы. Неприступна твердыня Рокухары, ее не одолеть малой силой! Нужно обдумать иной, лучший план действий: сперва надобно собрать многочисленное, сильное войско и лишь тогда ударить на Рокухару! — так многоречиво, пространно разглагольствовал он, стараясь оттянуть время.

Тут вышел вперед престарелый Кэйсю из храма Дзёэнбо. Под рясой на нем был панцирь, у пояса висел большой грозный меч, а голову покрывал клобук. Ударяя оземь вместо посоха алебардой на длинном древке, он прошел к месту, где держали совет монахи, и сказал:

— Хватит спорить и колебаться! В былые времена император Тэмму, основатель нашего храма, в ту пору еще наследник, бежал в горы ёсино, спасаясь от мятежного принца Отомо; всего лишь семнадцать всадников охраняли его, когда он пересекал уезд Уда в краю Ямато. И все же он благополучно достиг земель Ига и Исэ, получил подкрепление в краю Овари и Мино, разгромил войско принца Отомо и в конце концов воссел на престоле! Недаром сказано: «Птица в беде влетает за пазуху; человеколюбие велит пожалеть ее!» [364] «Птица в беде влетает за пазуху...» — Ставшая поговоркой цитата из китайского сочинения «Домашние наставления Яня» (кит. «Янь ши цзя чюнь»), автор Янь Чжитуй (531—602). Не знаю, что решит ваш совет, но я, Кэйсю, мои ученики и послушники этой же ночью ударим на Рокухару и будем биться, не щадя жизни!

Тут выступил вперед монах Гэнкаку из храма Эйманъин и воскликнул:

— Спор затянулся! На дворе ночь; час уж поздний! Поспешим же! Вперед!

Итак, тысячному отряду старших монахов, — среди них были Кэйсю, Нитиин, Дзэнти с учениками Гихо и Дзэнъё, — предстояло под водительством Ёримасы обрушиться с тыла на Рокухару; с факелами в руках они двинулись по направлению к вершине Ней.

А главные силы возглавлял Накацуна, правитель земли Идзу, старший сын Ёримасы. Он вел грозных, могучих воинов — своего младшего брата Канэцуну чиновника Летописной палаты На-каиэ и его старшего сына Накамицу. Были тут и монахи-воины — Гэнкаку из храма Энманъин, Ара Досо из храма Дзёкиин, и многие другие, все могучие воины, из тех, кто один равен тысяче! С мечом в руках не страшны им были ни боги, ни демоны. Вскочив на коней, пятьсот всадников покинули монастырь Миидэра.

После прибытия принца монахи возвели укрепления — вырыли ров, установили щиты-заслоны и частоколы, а на пересечении дорог, ведущих из столицы в Удзи и в Оцу вбили в землю заостренные рогатины-колья. Теперь пришлось снова навести мост через ров и выкопать колья. Тем временем начало рассветать, и не успело войско достигнуть заставы Встреч, Аусака [365] Застава Аусака (букв.: «застава Встреч») — находилась недалеко от столицы Хэйан, на дороге, ведущей в восточную часть страны. Неоднократно воспета в классической поэзии. , как послышалось петушиное пение.

— Петух поет! — сказал Накацуна. — Будет совсем светло, прежде чем мы доберемся до Рокухары. Как быть?

Тут снова выступил вперед монах Гэнкаку и молвил:

— В древние времена циньский государь Чжаосян-ван заключил в темницу Мэнчан-цзюня [366] ...циньский государь Чжаосян-ван заключил в темницу Мэн-чан-цзюня... — В «Исторических записках» Сыма Цяня (раздел «Жизнеописания», гл. 75) подробно рассказано о том, как Мэн-чан-цзюнь (букв. «Правитель Мэнчана»), известный политический деятель древнего царства Ци, прибыл в 298 г. до н. э. в Циньское царство по приглашению князя Чжаосян-вана, который намеревался назначить его первым советником. Однако циньские сановники, боясь возвышения Мэнчан-цзю-ня, не только отговорили князя от этого шага, но и убедили его, что Мэнчан-цзюнь может принести вред царству Цинь, и Чжаосян-ван повелел бросить его в темницу. Люди Мэнчан-цзюня, приехавшие вместе с ним, попытались подкупить богатым подарком любимую наложницу князя, чтобы она заступилась за их покровителя. Но та потребовала шубу из белых лисиц, точно такую, как Мэнчан-цзюнь, приехав в Цинь, поднес князю. Тогда один из его людей, умевший пролезать через собачий лаз, проник в сокровищницу циньского князя и выкрал шубу. Ее поднесли наложнице, и та уговорила князя освободить Мэнчан-цзюня. Понимая, что его могут снова схватить, Мэнчан-цзюнь вместе со своими людьми поспешил покинуть пределы Цинь. , но супруга государя помогла Мэнчану, и ему удалось бежать. Вместе с тремя тысячами своих приспешников он добрался до заставы Ханьгу [367] Застава Ханьгу — узкий проход в горах (в современной провинции Хэнань в Китае) на восточных подступах к коренным землям древнего царства Цинь. Застава Ханьгу имела важное стратегическое значение в эпоху Циньской и Ханьской династий. . А порядок в той чужеземной стране был таков, что ворота на заставах открывали не прежде, чем пропоет петух. Среди людей Мэнчан-цзюня был некий Тянь Цзя. Он так искусно подражал петушиному пению, что его прозвали Цзи Мин — Глас Петуха. Он взбежал на пригорок и громко закукарекал; в ответ один за другим отозвались все окрестные петухи. Ворота открыли, и Мэнчан-цзюнь со своими людьми благополучно миновал заставу. Кто знает, может быть, и на сей раз петушиное пение — всего лишь уловка, нарочно подстроенная врагом! А потому — вперед!