Айя Субботина - Молчи обо мне

Но утром после той странной прогулки с Женей я чувствую себя мерзко, как будто мы не держались за руки, а всю ночь трахались. Потому что тогда я был морально готов к этому, я хотел эту женщину и никакие мои тормоза не сработали. Если бы она захотела провести со мной ночь — я просто позволил бы этому случиться. Скорее всего, испытывал бы те же чувства, что испытываю сейчас, пока Юля одинаковыми движениями переворачивает гренки и намазывает их смородиновым джемом.

Я хотел другую женщину.

И хочу ее до сих пор, просто до безумия сильно.

Самое поганое, что могло случиться за два года моего трещащего по швам брака, происходит не как гром среди ясного неба, не сносит смертельным торнадо. Самое ужасное происходит в полной тишине. Медленным сильнодействующим ядом разрушает мое желание бороться и спасать нас, наш с Юлей брак. Я больше не хочу оживлять призрак отношений.

Но если я опущу руки, жена тоже не станет бороться. И останется совершенно одна.

— Юль, хватит суетится. Посиди со мной.

Она вскидывается, когда я грубо беру ее за руку и так же грубо усаживаю рядом.

— Блядь, Юля, мы не чужие друг другу! Хватит шарахаться!

— У тебя неприятности? — машинально переспрашивает жена. — Ты обычно не кричишь.

— А ты просто иначе не замечаешь меня!

Да, я ору. У меня сносит крышу, рвет глотку до хрипа. Какого хрена я должен быть капитаном «Титаника», который она даже не пытается спасти, а просто сидит на плоту и ждет, пока все это дерьмо пойдет ко дну.

— Прекрати так себя вести, Игорь. — Ей хватает характера попытаться меня осадить, но не хватает желания попытаться вылезти из уютной скорлупы внутреннего мира. — Если что-то случилось, я помогу. Кому нужно позвонить? Снова проблемы с клубникой? Когда…

— Просто заткнись.

Это незаслуженная грубость, но только так я еще могу хоть что-то почувствовать. Потому что просьбы, уговоры, нежность и понимание больше не работают. Все это давно издохло внутри меня, переварилось в котле боли, которой тоже было достаточно, потому что не только Юлька потеряла долгожданного ребенка, но и я лишился маленькой девочки, которой заплетал смешные бантики на коротких и легких как пух волосах. Но я же мужик, и общество считает, что мне запрещено плакать, мучиться и уходить в себя, потому что я должен зорким коршуном бдеть горе жены, обеспечивать семью и беречь брак любыми способами. А если мне хуево до зубного скрежета — я должен просто закрыть рот и улыбаться, как чертов шут.

— Юля, я больше так не могу. Прости.

— Хочешь разводиться? — скупо спрашивает она.

Поднимается, чтобы снять со сковороды подгоревшие ломтики хлеба, пытается соскрести ножом гарь, но сдается и без сожаления смахивает в ведро.

— Хочу спасти нас. Пока не поздно.

Пока я не влюбился в другую женщину.

— Давай все бросим и уедем? На неделю, на месяц, на год?! В Париж, ты же всегда его любила. Будем есть круасаны с шоколадом, гулять по Елисейским полям. Скупишь все, что захочешь на том блошином рынке и…

— В понедельник нужно перезаключать договора, — себе под нос говорит Юля. Сухо, как будто не я только что вывернул себя кишками наружу. — Иначе у тебя не будет хорошей свежей рыбы.

Лучше бы ударила.

Эти два года я как будто изо всех сил бежал вперед, держал Юльку за руку и пытался увести нас от погони, а теперь остановился и увидел, что все это время просто перебирал ногами дурацкое игровое колесо, а в руке у меня не ладонь любимой женщины, а пыль несуществующих воспоминаний. И не осталось совсем ничего, не за что ухватиться, не ради кого и дальше рвать жопу.

— Я допоздна буду на работе, — бросаю уже в прихожей. Плевать, услышала или нет. Какая разница, если меня здесь все равно никто не ждет. Ради меня никто не молится на стрелки и циферблат часов, каждую минуту нервно проверяя телефон.

Кажется, Юлька что-то говорит в ответ, но сейчас мне все равно.

Я окаменел. Умер внутри. Теперь бы не сгнить, а остальное — херня.

Сегодня воскресенье и в ресторане полно народа. В такие дни меня всегда ждут с распростертыми объятиями, потому что всегда есть косяки, которые требуют первостепенного внимания. Иначе не бывает, если работаешь с людьми, часть из которых — чокнутые иностранцы, помешанные на каком-то супер-сервисе, выкормленные на иллюзии, что за их деньги им должны на прощанье вылизать задницу и сбрызнуть ее смягчающим лосьоном. Обычно я спокоен и вежлив, потому что должен быть примером для своего персонала. Но сегодня как-то особенно тяжело, и я чуть не срываюсь на толстяка, который уверяет, что ему подали стейк не той прожарки, а у него слабый желудок. Зову официантку — она новенькая, но бойкая и быстро рассказывает, как все было. Я извиняюсь, обещаю «провести работу с персоналом» и в качестве извинений предлагаю десерт за счет заведения. Это всегда работает: люди любят думать, что наорали себе на халяву, а мне… Проще просто заткнуть этого засранца, чем пугать посетителей истерикой.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍— Меня уволят? — спрашивает девушка, когда мы уходим из зала.

— Нет. Подожди, пока уйдет — и возвращайся к работе.

Уже хочу спрятаться в своей коморке, но она успевает притронуться к рукаву моего пиджака, и я непроизвольно оглядываюсь. У нее зеленые глаза, веснушки и светлые волосы. Длиннее, чем у Жени, и цвет совсем не такой. Да и моложе лет на пять. Но все же какая-то тревога во взгляде кажется смутно знакомой.

— У вас все хорошо, Игорь Александрович? — Такие нотки в голосе нельзя подделать, но это нонсенс: с чего бы простой официантке переживать, не мучит ли ее начальника душевная боль?

— Я так плохо выгляжу? — Попытка беззаботно улыбнуться с треском провалена. Второй раз даже не пытаюсь.

— Просто ваша рука…

Опускаю взгляд на ладонь: откуда там кровь? Под нами уже образовалась маленькая масляная лужица.

— Давайте я перевяжу, — предлагает девушка.

На бейдже ее форменной рубашки написано — «Юлия».

— Вы работаете в ресторане ради денег, а по призванию медсестра, Юлия?

— Зачем язвите? Я могу помочь. Или вы из тех мужчин, которые относятся к молоденьким девушкам свысока и расценивают лишь чуть дороже резиновых кукол?

Я закрываю рот, прекрасно зная, что, если продолжим в том же духе, наш официально-деловой разговор превратиться в грубую перепалку. Разрешаю увести себя в кабинет и даже снять пиджак. Девушка определенно хороша в этом: не путается в аптечке, берет только то, что нужно, и когда заканчивает, бинтует руку как настоящая профессионалка.

— Мама всю жизнь проработала медсестрой, — говорит Юлия, напарываясь на мой вопросительный взгляд. — Учила меня оказывать первую помощь. Говорила, что когда-нибудь мне это пригодится.