Айя Субботина - Молчи обо мне

— Не уверена, что у Бонда были точно такие же, но я выбрала максимально похожие. — Она краснеет, потому что у меня сейчас наверняка крайне довольная улыбка.

— Жень… — Черт, внутри что-то так непривычно щекочет, что даже на простое «спасибо» не хватает дыхалки.

Она сама достает часы с подушки, надевает мне на запястье и снова счастливо пищит, потому что ремешок как раз впору. Наверняка тоже подгоняли по ее запросу.

Я переворачиваю ее на спину, закрываю рот поцелуями и собираюсь показать, на что способен мой язык. Пытаюсь снять часы, но она сбивчиво шепчет:

— Нет, оставь… Будешь весь как один мой большой фетиш…

Она точно ненормальная.

Но, наверное, я бы тоже не желал другого Нового года, потому что этот идеален.

Мы вместе проводим все праздники. Днем ходим в кино, гуляем, пару раз я все-таки почти силой затаскиваю упирающуюся Женю в ресторан, пообещав взамен сводить ее на дурацкую выставку или в театр. Вечером она работает, а у меня появляется время «потупить в телефон», где который день беснуется Светка. Мне даже становится интересно на сколько ее хватит с учетом того, что я уже целую неделю не отвечаю на ее сообщения и игнорирую звонки. Кажется, в последний раз я ломался на трех днях игнора, но тогда у меня не было Жени и не было секса, и приятных вечеров с женщиной, которая настолько растворилась во мне, что иногда во мне проскальзывают мысли: а может я все-таки дозрел остепениться? Тем более, у нас будет общий ребенок, а лучшей матери для своего сына я бы просто не мог желать. Но есть в Жене червоточина — она слишком… предсказуема. Это тот самый пресловутый парадокс в действии: мне хорошо с ней, потому что она не морочит голову, не закатывает истерики, но по этой же причине мне с ней скучно. Да, сейчас нам просто хорошо друг с другом, но если задуматься, что со мной всю жизнь будет тихая спокойная женщина с полной головой романтической херни — готов ли я на такую жертву?

Я не успеваю сформулировать ответ, потому что Женя выразительно захлопывает крышку ноутбука — и мы обмениваемся вопросительными взглядами.

— Твоя очередь готовить, — заявляет она с хитрой улыбкой, и я делаю вид, что крайне разочарован. — А я буду валяться на диване и смотреть «Три орешка для Золушки».

— В тридцать лет, малыш, пора перестать верить в сказки. — И уже спокойно, без улыбки, но с выразительным нажимом добавляю: — Жень, сделай тест.

У нее снова задержка, и она снова храбрится, пытаясь напустить вид, будто ей все равно, и она не придает этому большого значения. Я не уверен, что хочу еще раз увидеть ее сломленную и в слезах, потому что из меня хреновый утешитель и потому что с каждым провалом я чувствую себя… Не мужиком что ли. Да, это у нее проблемы с зачатием — и Женя ни разу не упрекнула меня в том, что «я не в порядке», но мне чертовски не нравится быть даже косвенно виноватым.

— После праздников, — отмахивается Женя и тут же немного склоняет голову, чтобы я не видел, как она прикусывает губу. Ей страшно. Она всего боится, эта МДЖ, и порой мне кажется, что ей категорически не хватает уверенности в себе, и я бы даже научил ее быть смелее, решительнее. Но только если бы она не была моей женщиной, потому что от сильных и деловых меня уже порядком подташнивает.

— Нет, красавица моя, ты сделаешь тест прямо сейчас.

Я беру ее за руку, жду, пока Женя сунет ноги в домашние «сапожки», и задаю ускорение в сторону ванной.

— Тесты…

— У тебя в косметичке, я помню.

Она редко пользуется косметикой, у нее там в основном пара баночек с кремами, таблетки и тесты на беременность. Я почти уверен, что в этот раз мы точно справились. И пока стою напротив ванной, в которой заперлась Женя, успеваю представить нашу жизнь с совместным ребенком. Женя точно не будет вешать на меня заботу о нем, она столько раз сказала, что ребенок нужен ей — и она без претензий, что даже циник во мне не нашел бы к чему придраться. И все же, возможно, мы будем хорошо уживаться под одной крышей…

И снова я не успеваю до конца сформулировать примерную модель совместного будущего, потому что дверь открывается — и Женя стоит на пороге, пытаясь делать вид, что нет повода для слез.

Черт.

— Жень, может сменишь врача? — предлагаю я и сам отступаю на несколько шагов, боясь, что она снова упадет мне в объятия, а я снова не найду слов для утешения. — Ну серьезно.

Она просто кивает и медленно, словно понимает мои невербальные сигналы, обходит меня по широкой дуге, избегая даже намека на физический контакт.

И вот после этого все идет в задницу. Потому что Рождественский вечер превращается в тихую заунывную тягомотину: Женя не выбирается из постели, говорит, что у нее внезапно очень разболелась голова, выпивает куча таблеток, накрывается с головой и дрожит под одеялом. Мне не нравится, когда вот так. Не нравится, что я получаюсь виноватым, и чем ближе полночь, тем сильнее я понимаю, что не нужно было вообще влезать в эту тягомотину с ребенком. Она вполне могла сделать ЭКО. Кто меня за язык тянул?

Но, несмотря на это, я все еще полон решимости довести начатое до конца, потому что вроде как пообещал ей, а свое слово привык держать.

Я пишу Светке, что заеду к ней завтра вечером, если она прекратит истерику и перестанет вести себя как прибитая гормонами школьница. Это всегда действует безотказно, жаль, что только на время, а то бы Светке цены не было.

На следующий день Женя одета и собрана уже в восемь. Пытается отказаться от моего предложения отвезти ее домой, но я пресекаю попытки выставить меня безответственным мудаком и почти силой усаживаю ее в машину.

Нам нужно отдохнуть друг от друга, теперь я это точно понимаю. Неделю или две. Она приведет в порядок нервы, а я еще раз взвешу все «за» и «против» нашего совместного будущего. И посмотрю, можно ли перевоспитать Светку. Почему нельзя слепить одну идеальную женщину из двух неидеальных? Светкин азарт да в Женину покорность — и о лучшем подарке я бы и не мечтал.

Глава двадцать седьмая: Одиночка

Я знаю, что лить слезы по несуществующему ребенку — это неправильно и глупо, но ничего не могу с собой поделать. Артем привозит меня домой, и я чувствую, как связь между нами натягивается, трещит и больно врезается в кожу. Чувствую, но ничего не могу сделать.

Мне так о многом нужно ему сказать, но я просто позволяю двери разделить нас на «до» и «после». Я хочу броситься за ним, обнять, прижаться щекой к его спине и говорить, говорить до хрипоты. Рассказывать, как он мне важен, как жизненно необходим. Что все мои планы на будущее связаны с ним, и что ребенок с его зелеными глазами и родинками на тех же местах — это не просто желание «видеть» в малышке знакомые черты, это острая потребность видеть наше с ним одно на двоих чудо.