Айя Субботина - Молчи обо мне

Я не хочу рушить свой счастливый брак этой слабостью, поэтому просто отказываюсь от любого общения с Евгенией и уже второй раз за время нашего знакомства перевожу все в плоскость деловой переписки.

Мне становится лучше. Я действительно меньше о ней думаю, но проблема в том, что с Элли все та же пустота. А когда она как бы между прочим говорит, что у нее выходит срок противозачаточного укола, мой ответ однозначный и категоричный: я не готов стать отцом.

Чего уж там — я не хочу им быть.

В моем сердце до сих пор слишком много болезненных воспоминаний, и я уверен, что они не позволят мне наслаждаться отцовством.

Но сегодняшний день снова возвращает меня к той точке отсчета, после которой моя радужная жизнь стала трансформироваться в Кубик Рубика.

Потому что стоит увидеть Левитскую за столом в кабинете — меня жестко ломает от потребности послать всех на хер, закрыть дверь и разложить эту женщину на столе. Хоть она снова в простом офисном костюме без украшений, без макияжа, с той же скучной строгой прической и совершенно точно даже в подметки не годится моей роскошной жене, но именно ее — эту серую мышь — я хочу, как ненормальный.

А когда мы встречаемся взглядами, находим телесный контакт в простом касании пальцев, я вижу — она тоже меня хочет. У нее даже цвет глаз меняется: темнеет от расширенных зрачков, и ресницы дрожат, словно Левитская вот-вот заплачет.

Я знаю, что она меня оттолкнет, но все равно злюсь, потому что вынужден ее отпустить.

Потому что знаю, что она поступает правильно.

Но продолжаю торчать в зале совещаний, разглядывая пустоту перед собой, словно черный шар предсказаний. Поэтому не сразу слышу покашливание. Поднимаю голову и наталкиваюсь на помощницу Левитской. У девчонки такой вид, словно она только что с похорон, но вместо ответа на вопрос, что стряслось, молча кладет передо мной исписанный знакомым неопрятным почерком лист. И вылетает из зала, словно пробка.

Я перечитываю заявление несколько раз, потому что продолжаю верить, что это какая-то хуета, не имеющая ничего общего с реальностью. А когда все-таки принимаю факт, то уже на всем ходу врезаюсь в кабинет Евгении, на ходу приказывая ее помощнице «уйти с глаз до завтра».

Евгения стоит по другую сторону стола, и я застаю ее за попытками собрать вещи в коробку из-под офисной бумаги.

— Лука, я…

— Написала хуйню? — подсказываю единственный возможный комментарий на тему этой писульки. Даже не хочу тратить силы, чтобы разорвать заявление: комкаю и бросаю в корзину, а потом со всего размаха припечатываю стол ладонями. От удара болезненно зудит кожа, но я забываю об этом, потому что Евгения, выждав паузу, продолжает «сборы». — Хватит! Остановись, я сказал!

— Я не буду здесь работать, Лука, — не поднимает головы она. Резко дергает верхний ящик стола, берет что-то и швыряет в коробку. — То, что происходит, не должно было случиться. Мне жаль, если я дала повод думать, будто это… возможно. Я счастлива замужем, вы — счастливо женаты. Ни одному из нас не нужны проблемы.

— Мы снова на «вы»? — переспрашиваю я.

— Наши отношения не предполагают фамильярности, — не теряется она.

Я продолжаю высматривать проблески здравого смысла на бледном лице, но вместо этого становлюсь свидетелем совсем другой сцены: Евгения слишком резко открывает второй ящик и он вместе с содержимым валится на пол. Только после этого Левитская перестает суетиться, делает длинный выдох и, наконец, поднимает голову.

Наверное, я был готов увидеть что-то совершенно противоположенное вожделению. Не знаю, может быть, отчаяние или злость. Но вместо этого вижу страх. Желание прямо сейчас отгородиться от меня неприступными стенами и лазерными решетками, и сделать все, чтобы ее кожи не коснулся даже случайно упавший с моей головы волос.

Ни одна женщина никогда не смотрела на меня со страхом, словно я монстр, желающий сожрать ее без права на помилование.

— Женя…

— Нет, Лука, — перебивает она. — Я не могу больше работать на вас.

Ее нарочитое «выканье» выжигает те странные путанные чувства, которыми я упивался последние часы. И не остается ничего, кроме отвращения к себе за то, что я стал источником ее ужаса.

— Я прошу прощения за несоблюдение рабочей субординации, — говорю холодным, скупым на эмоции голосом. — Сожалею, что это поставило под удар вашу карьеру, а меня чуть не лишило ценного сотрудника.

— Спасибо, Лука, — с облегчение выдыхает она.

— Я не закончил, Евгения.

Теперь Левитская паникует, и мне хочется продолжить разговор с закрытыми глазами, потому что находиться рядом с женщиной, которая видит в тебе мудака с полномочиями, просто невыносимо.

— Вы никуда не уйдете, потому что нуждаетесь в этой работе и любите ее. А мне нужен специалист вашего уровня — я не согласен на меньшее. Обещаю, что избавлю вас от необходимости видеться со мной тет-а-тет, кроме официальных поводов.

Она молча ждет. Чего? Извинения?

Я передергиваю плечами, подхожу ближе и в одно движение вытряхиваю содержимое коробки на столешницу. Что-то падает на пол, что-то катится по стеклянной поверхности со странным мелодичным звуком.

Мне нужно увидеть, что она снова смотрит на меня со знакомым безразличием.

Но паника все еще там, в болотной зелени настороженного взгляда.

— Считаю инцидент исчерпанным, — подвожу черту под препирательством и быстро выхожу, чуть не поддавшись желанию, вопреки всем законам логики, здравого смысла и моих громких обещаний все-таки бросить ее на стол и отодрать.

Глава пятьдесят вторая: Одиночка

В декабре, за неделю до Дня Рождения, у Хельга поднимается температура — и на щеках появляются характерные высыпания.

Мой сын заболел ветрянкой.

Как раз, когда у меня на носу важный этап внедрения нововведения, и я не могу не быть на работе. Максимум, на что могу рассчитывать — часть рабочего дня проводить дома, как андроид, подключенная к скайпу и веб-камере.

Таня пытается успокоить меня, говорит, что даже лучше, что он переболеет так рано, но я все равно дергаюсь, потому что первые дни температура почти не опускается ниже отметки в тридцать девять градусов. Я с гарнитурой в ухе и сыном на руках наматываю миллионный по счету круг почета, отдавая указания своим сотрудникам и стараясь не выпускать ни дну деталь. И каждые полчаса меряю Хельгу температуру. И на несколько суток забываю о сне.

Я морально истощена.

Я едва держусь, чтобы не сломаться.

Потому что эти два дня Игорь приходит домой только чтобы сменить одежду, спросить, как у нас дела и, не дождавшись ответа, уехать к сыну. Потому что там без него не справляются. Потому что там он нужнее.

Муж думает, что хорошо скрывает свои эмоции, но я вижу, что в последние месяцы он не в состоянии задержать взгляд на Хельге больше, чем на несколько секунд. Почти не берет его на руки и становится мрачным, как туча, когда я прижимаю сына к себе и говорю, что люблю его больше жизни, потому что он — мой нереальный зеленоглазый красавчик.