Давид Гай - Катарсис

Вспомнили о Свинцове в связи с отравлением работавшего на бритов бывшего славишского разведчика, а заодно и его дочери: нашел приют за границей у своих покровителей, но достал их “Новичок” и там. Скандал нешуточный разгорелся.

Да, много чего тогда и после произошло…

…Пришла Оксана в сопровождении белобрысого охранника, Дан при них проглотил очередную пилюлю и направился на завтрак, снедаемый беспокойными мыслями о нечаянном предрассветном предположении, в которое с каждой минутой верил все больше.

Подобно большинству сверстников, Даниил рос не слишком любопытным по части семейных преданий, кое-что знал из рассказов родителей и родственников, но подробно и дотошно старших не расспрашивал, о чем потом искренне жалел. Желание узнать, докопаться пришло позднее. Уже став литератором, подумывал о написании семейной саги, и, видя большие пробелы в материале, начал донимать родителей вопросами, что да как было и как дедушки и бабушки жили после революции и в советские годы. С бабушкой более-менее понятно: из купеческого сословия, при большевиках обнищавшего, один из родственников – священник, что тоже никак не совпадало с веяниями нового времени; а вот по дедушкиной линии все было заковыристее – и страшнее, о чем отец, Сергей Павлович, верный себе, рассказывал скупо, не нагнетая страстей, коих хватало, будто не о своих близких и о себе – только даты и факты, никаких оценок. Оценки выносил Даниил, отчего в душе поселялись неуютство и нечто иное, сродни ненависти: кто же ответит за содеянное зло и ответит ли? Наружу не выходило, в писаниях его до поры до времени не отражалось, так и жил с этими ощущениями, притом что молодость его совпала с воцарением Властителя №2. Нечто иное понемногу притуплялось, скукоживалось, сворачивалось улиткой, он готов был смириться с очевидным: судьба моей семьи мало чем отличается от судеб других. А уж по части ответа за содеянное… – бессмысленно думать, когда то тут, то там открывались памятники и бюсты тому, при ком деда Даниила по отцовской линии спровадили в лагерь в северной точке огромной карты ГУЛАГа.

И вот что легло в тетрадь с записями внука, посвященными деду.

Едва началась Первая мировая,18-летний Павел ушёл добровольцем в армию. К концу войны уже имел звание поручика. А затем вступил в Красную армию Славишии.

В РККА Павел Александрович стал быстро продвигаться по службе. В 1926 г., ещё при жизни его отца, бывшего хозяина текстильной мануфактуры, при новой власти лишенного всего, Павел стал влиятельным командиром и, соответственно, получил право на особое обеспечение. Даже мог просить об отдыхе на курорте, чем вызывал зависть у родственников, и близко не имевших таких прав. Отец, некоторые братья и сестры обижались на него за то, что он, располагая такими возможностями, не помогал им в жизни. Отец, больной и отторгаемый властью, в летах, имел на это, по крайней мере, моральное право. И, возможно, поэтому между ним и сыном-красным командиром были прохладные отношения. “Но я думаю, – неторопливо вел повествование Сергей Павлович , – мой отец был чрезвычайно честным служакой и считал подобные официальные просьбы недостойными или незаконными. А может, просто боялся, что это повредит его военной карьере. Впрочем, насколько мне известно, он не пытался помогать и неофициально, деньгами или ещё как-то…”

Служба давалась ему нелегко, в связи с чем здоровье оставляло желать лучшего. Но, по мнению его сурового отца, главной причиной недомогания была недостойная жена Варвара, с которой Павлу следовало бы, по его мнению, расстаться . “Купеческая дочь, она была интересной женщиной и якобы крутила романы в среде командиров. Но насколько я знал мою мать, это могло быть лишь женским кокетством. В дальнейшем она оказалась исключительно ответственной за семью, мужественным и жертвенным человеком. И никогда больше не выходила замуж. Моя мама, твоя, Даниил, бабушка, по сути, спасла меня”.

Павел Александрович был преподавателем военной Академии в звании полковника. Он уже был автором нескольких исторических книг о войне 1914-1917 гг. Одна из небольших книг о военных операциях царской армии, в некоторых он лично участвовал, называлась “Cлуцкий прорыв”. В марте 1938 г. Михаил Александрович был награждён юбилейной медалью “ХХ лет РККА”, группу награждённых командиров сфотографировали для газеты “Красная звезда”. А в июле того же года, во время отдыха на курорте был арестован прямо за обеденным столом. Его жене, бывшей в положении – уже животик появился, настойчиво посоветовали срочно вернуться в Москву, не подавая вида окружающим, – записал Даниил сообщенное отцом.

Павел Александрович якобы входил в группу заговорщиков против тогдашнего наркома обороны Гоношилова. Вероятно, кто-то из коллег донёс или оговорил его под пытками: командиры якобы обсуждали способ устранения наркома, которого они считали некомпетентным для руководства вооруженными силами страны. Существовал ли этот заговор на самом деле или нет, неизвестно, но мнение о наркоме по сути было правильным: гражданская война миновала более 20 лет назад, и её герои не годились в современных условиях в качестве военачальников. И вскоре после начала войны с Гансонией Властитель№1 снял Гоношилова и Забубённого с высших командных постов. Но в 1938 г. обвинение Павла Александровича входило в печально известный масштабный заговор командиров РККА, когда было обезглавлено почти всё руководство Красной Армии и сотни военачальников были отправлены в лагеря или сразу на тот свет – к радости и изумлению фюрера.

Ту историю Даниил хорошо знал, успел многое прочитать, поэтому его куда больше интересовал дальнейший ход связанных с дедом событий.

Удивительно, но наказали его не по самой жестокой, 58-й расстрельной статье, дав лишь 5 лет лагерей с ограниченным правом переписки. По тому времени, детский срок . Попал он в Заполярье. В 1943 г., ещё во время войны, когда его лагерный срок истёк, наивный дед с радостью написал Варваре, что “мы скоро будем там, где все”, т.е. на фронте. Увы…

В лагере дело Павла Александровича решилось иначе, чем он думал. Вместо освобождения и отправки в действующую армию его ждал пересуд и новые 5 лет, которых он не пережил. Зимой того же года он умер, как известили позже жену, “от воспаления лёгких”, что, видимо, было правдой.

Некоторые родители относятся к своим маленьким чадам, как к большим, а другие – к большим, как к маленьким. Даня сызмалетства ощущал отцовское стремление говорить с ним, как со взрослым, и ему это льстило. Сергей Павлович по натуре был сухим и малоэмоциональным, занятия преданиями старины глубокой, и не славишскими, а западноевропейскими, позволяли ему погрузиться в мир, далекий от треволнений сегодняшнего дня, изолироваться, запереться в капсулу. Так было спокойнее и безопаснее. Даниил вырос совсем иным, отцовское влияние прошло по касательной, если вообще существовало.