Давид Гай - Катарсис

Больше замуж Капа не выходила. Мужиков меняла, чуть что не по ней – взашей. Зарабатывала прилично, по загранкам каталась, отдыхала на тамошних курортах. Особенно нравилось на Мертвом море. Родители переехали в Крым, уже после захвата (так и сказала, не оговорилась – после захвата , Лео поразился, не ждал от нее), купили дом. Младший брат на флоте служит, в штабе, теплое местечко…

Капа могла тараторить без умолку еще долго – подвигало на откровения, что слушатель попался внимательный, кажется, сопереживающий, не перебивал, не задавал вопросов. Просто слушал, внимал.

– Что тебя подвигло приехать сюда? – в конце концов осведомился Лео.

– Честно? Не денег ради, поверь. От скуки. Потянуло к чему-то новенькому. А тебя?

– Примерно по той же причине. Но, вообще, захотелось кое-что проверить. Уяснить, чем народ дышит.

– Уяснил?

– В общем, да.

– Ну, а про меня что думаешь? Я ведь тоже народ.

– Ты – особая статья, – ушел от ответа.

Капа не настаивала на расшифровке. Рыжий поначалу привлек ее как некая экзотическая птичка или зверек, таких мужчин у нее допрежь не было, и, конечно, щекотал самолюбие его возраст – если я таких молодых могу ублудить, значит, еще не старая, котируюсь. И чем чаще они виделись наедине и откровенно беседовали, тем сильнее Капа привязывалась к нему. Влюблюсь еще ненароком, думала, по инерции гоня предчувствие, боясь сглазить.

Более всего привлекали ее разговоры про политику . С Лео она без опаски произносила то, что таила в себе и чем не делилась с кем-либо. В нефтяной столице Славишии за такие антипатриотические речи взгрели бы по первое число, да никто и не пробовал откровенничать. С Лео же обсуждать накопившееся в душе можно было легко и нестесненно.

– Я власть не люблю, можно даже сказать, ненавижу. Любую, сверху донизу. Навидалась на начальничков в мэрии, да и в моей теперешней конторе. Они либо поглупели, либо обнаглели, либо и то, и другое. Порядочного человека днем с огнем не сыщешь. Продажные твари. И откуда столько их повылазило! Как тараканы в каждой щели. Если б ты знал, как воруют! Без зазрения совести и не боятся. Им можно, ну, тем, кто на верху на самом, а нам западло? Ты, Лео, слушаешь и думаешь: ха, нашла чем удивить… Да страна живет этим столько лет… Правильно, сама понимаю – ничего нового в моих словах нет. Тем не менее, ненавижу и с каждым годом сильнее. Я тебе, мой милый рыжик, скажу: если ты умный – то должен быть против власти, если умный и за власть – значит, жулик, ну, а с глупыми и так все понятно. Я в данном раскладе за умную схожу – только молчу в тряпочку, ибо боюсь, да, боюсь – ежели турнут, кто мне, одинокой женщине, поможет…

Лео обнял ее и поцеловал. Не в благодарность за близкое, отрадное ему понятие, нет, выглядело бы ненатурально, нарочито, поцеловал совсем за другое – Капа заставила пересмотреть определение ее умственных способностей: вовсе не дура, коль размышляет над сей материей и делает выводы. Зомбоящик не запудрил ей мозги. Возник и другой повод проявления нежности – в новой подруге (не важно, на какой срок – надолго или кратко) он видел силу, убежденность, упертость, если на чем стояла, то до конца. Хотелось не разочароваться в такой оценке.

У него самого однажды возник повод проверить себя – это когда вызвали в отдел кадров стартапа, усадили в отдельной комнатушке без окон и человек средних лет с широкоскулым крестьянским с рябинкой лицом, на котором доминировали рыжеватые усы курильщика, назвавшись офицером ФСБ Широниным Олегом Олеговичем, повел беседу с Лёней за жизнь. “А парень улыбается в пшеничные усы…” , – не к месту вспомнил Лёня слова из песни. Фээсбэшник не улыбался, а ощупывал цепким профессиональным взглядом сидевшего напротив.

Он выспрашивал про то, про это, начав с близких родственников, от фактов биографии перешел к сути работы Лёни, выказывал осведомленность в деталях, поощрительно кивал в такт ответам: все знаем, все правда, так и есть. Лёня поначалу испытал дискомфорт, слегка заныло в средостении, липучий серый комок пополз к горлу, как при легкой тошноте; через несколько минут справился с волнением. Вопросы усов коснулись друзей. Лёня замолчал. Верный себе, не стал тянуть кота за хвост и с вызовом в голосе: чего господину Широнину от него надобно? Тот слегка поморщился:

– Да вы не парьтесь, ничего особенного нам не нужно. Хотим, чтобы были с нами откровенны и если мы хотим что-то узнать, то можем на вас рассчитывать.

– Иными словами, предлагаете сотрудничество. То есть, стать стукачом, верно? – не выдержал Лёня.

– Ну, зачем вы так? – осклабился Олег Олегович. – Долг каждого гражданина, тем более патриота – помогать органам в их работе. Тем более, фирма ваша – особая, с секретностью связанная, выполняет некоторые наши задания. Что вы брови подняли? Не знали? Странно…

Лёня, конечно, догадывался, но точных сведений не имел.

Повалять ваньку, сослаться на неумение хранить тайны, болтливость – словом, на профнепригодность к сотрудничеству? У некоторых такой трюк, он читал, проходит. Но с этим типом может не проканать – больно он въедливый, вопьется пиявкой и начнет морочить голову, уговаривать, наверняка посулит блага всяческие, повышение в должности… Нет, лучше сразу отрезать.

– Я считаю себя настоящим патриотом, который со страной и в горести, и в радости. Но осведомителем быть не хочу. Мне это претит. И давайте на этом закончим нашу беседу.

– Вы понимаете, какая реакция может последовать ввиду вашего отказа? – визави не скрывал разочарования. Облом никак не входил в его планы. Большинство сотрудников, с кем вел задушевные разговоры, соглашались, а этот рыжий кочевряжится. Ладно, попробуем по-другому, прижмем, поймаем на чем-нибудь – тогда как миленький пойдет навстречу.

– Попугать хотите? Не получится. Уволите – найду другое место, программисты вроде меня сейчас нарасхват, – гнул свое Лёня.

– Ну зачем вы так… Пугать никто не собирается, – усы пошли на попятный. – Вас как специалиста очень ценят, нам это известно…

На том и расстались. Больше Лёню в отдел кадров не вызывали. Месяц-другой жил в напряжении, ожидая какой-нибудь подлянки, однако все обошлось. “Очевидно, решили отстать – и без меня, видать, хватает на фирме добровольцев, на практике изучивших новый закон физики: стук распространяется быстрее звука. И мстить не стали – на фига я им сдался…” Удивило лишь то, что пропустили для участия в эксперименте: хотя, с другой стороны, собрали там всякой твари по паре, вот и он, Лео, сгодился…

И все это стремное, нервное время не шел из головы дед.

Лео назвали в его честь. Дед появился на свет девятого мая сорок пятого в семье военного штабиста, полковника, и его детские воспоминания сопряжены были с неизменными в этот замечательный день застольями в родительской гостиной – одной из двух комнат коммунальной квартиры в центре столицы: тостами и пьяным весельем гостей, маршами и песнями на пластинках Апрелевского завода, звучавшими на трофейном же патефоне, громким звоном бокалов (хрусталь, два столовых сервиза из мейсенского фарфора, а также ковер во всю стену с изображением сцены охоты, радиоприемник, шерстяные отрезы, кожаные пальто и немало разной одежды были вывезены из поверженной Гансонии).