Екатерина Риз - Случайная

- Всё хорошо.

Он кивнул. Ещё мгновение смотрел мне в глаза, потом опустил голову и меня поцеловал. И я поняла, что до этой секунды моей жизни меня ещё никто так не целовал. Вложив всю душу, без остатка. Даже он.

- Я с тобой.

Я открыла глаза и поняла, что Давид внимательно наблюдает за мной. Моя ладонь скользнула по его груди вверх, остановилась у сердца.

- А я с тобой, - сказала я, понимая, что даю очень серьёзное обещание.

На следующий день решили съездить на кладбище. Давид проснулся в странном настроении, вроде и не расстроен, но молчалив и задумчив. Сидел на кухне у окна и пил кофе, а на столе перед ним лежал отключенный телефон. Я сама видела, как он выключил его ещё час назад. То ли сам, то ли после какого-то неприятного сообщения, потому что я не слышала, чтобы ему кто-то звонил. Да и я сама не знала, что ему сказать, а особенно, чего ждать. По его виду казалось, что он в любой момент может сорваться, и что это будет означать – для меня и для нашей ситуации в общем, предсказать я не бралась. И поэтому в какой-то момент просто сказала:

- Поехали.

И мы поехали. Купили белые розы в магазине на выезде из города, я держала букет в руках по дороге к кладбищу, и понимала, что переживаю. Словно, мы ехали не на могилу, словно мне предстояло очень важное знакомство. Я время от времени украдкой кидала на Давида долгие взгляды, но он всю дорогу молчал, думал о чём-то, и на меня внимания не обращал.

Слишком мало времени прошло, всего два года. Чувства родителей абсолютно понятны. Они вроде и живут своей жизнью, изо дня в день, но смириться с потерей всё ещё не получается. И боль, и отчаяние накрывают неожиданно, спонтанно, и бывает так, что сбивают с ног. Вот как вчера, в самый тяжёлый день года.

- Маша, - сказал Давид, когда мы остановились. Я в первый момент не поняла, что он имеет в виду, а потом разглядела впереди, за одной из оград, знакомую фигуру. Точнее, две фигуры. С Машей рядом стоял Павел, и я вдруг подумала о том, что всё правильно. Родители приехали на могилу сына, и у обоих жизнь продолжается. Если жизнь после смерти всё же есть, как рассказывают некоторые, если ушедшие нас видят, или чувствуют, что угодно, то маленький Артём должен порадоваться за маму и папу.

- Зачем здесь этот мужик? – проворчал Давид, когда мы вышли из машины.

Я еле слышно шикнула на него.

- Перестань. Значит, для Маши это важно.

Давид выразительно на меня уставился, надо сказать, что с претензией, и тогда я задала ему встречный вопрос:

- А зачем я здесь?

- Что значит зачем? – удивился он. – Ты её подруга!

- Да, и твоя подруга, - с оттенком иронии поддакнула я, и взяла его под руку. – Я для всех подруга. – Попросила: - Веди себя спокойно, он хороший человек.

- А ты уже знаешь, что он хороший человек!

- Тише. Если ты будешь вести себя сдержаннее и дружелюбнее, вы познакомитесь, и ты сам в этом убедишься. По крайней мере, сможешь вынести своё решение. А тебя, фыркающего, терпеть очень трудно.

- То есть, я задира и заноза в заднице?

Я глаза закатила, решив, что не буду поддаваться на провокации. Мы неспешно приближались к могиле, я продолжала держать Давида под руку, а к груди прижимать розы. Маша, наконец, нас заметила, и я ей улыбнулась. Павел тоже обернулся, посмотрел. Я заметила, что оценивающе приглядывается к Давиду. Чтобы как-то разрядить обстановку, я с ним поздоровалась.

- Здравствуйте, Павел.

Он в ответ кивнул. Выглядел очень серьёзным и собранным. И, что бы ни говорил Давид, как бы не переживал и даже не возмущался, Павел рядом с Машей смотрелся очень естественно. Будто они были знакомы очень давно, и по одному его решительному взгляду можно было точно сказать – он готов в любой момент протянуть руку, чтобы подхватить любимую женщину. Не то, что упасть, покачнуться не даст. Разве это не то, о чём мечтает любая из нас?

Маша вышла на дорогу, я увидела заплаканные глаза, но она в этот момент смотрела на Давида. Он к ней шагнул, обнял, и они так замерли на минуту. И я знала, что в эту минуту им никто больше нужен не был. Разве что, тот мальчишка, что смотрел на нас с задорной улыбкой, так похожей на папину, с надгробной плиты. Даже проговорив это про себя, я поняла, насколько ужасно всё это звучит. Я стояла за невысокой кованой оградой, и смотрела на дорогой, в рост взрослого человека, памятник, на котором был изображён сын моего любимого мужчины, так похожий на него. Улыбчивый, радостный, с футбольным мячом под мышкой. Я уже видела эту фотографию раньше, у Маши дома. Маша подошла ко мне и прижалась, я вздохнула. А за нашими спинами мужчины знакомились. Я слышала, как негромко представлялись друг другу. Маша подняла руку к лицу и вытерла слёзы. Потом мне сказала:

- Хорошо, что вы приехали.

Я кивнула.

Долго простоять на морозе не удалось, но уходить было куда тяжелее, чем подойти к могиле и в который раз понять, что ничего не изменить. Повернуться и уйти казалось невыносимым, особенно родителям. Оставить своего ребёнка здесь, а самим вернуться в привычную для себя жизнь. Мы шли к машинам, рядом с машиной Давида стояла несколько потрёпанная дорогами «Нива-Шевроле», но Маша уверенно и ничуть не смущаясь, направилась к ней, и я за неё искренне порадовалась. Значит, всё хорошо, значит, она верит и доверяет.

- Встретимся на праздники? – предложила Маша. – Пообедаем, поговорим.

- Только не в ресторане, - быстро отозвалась я.

- Не надо в ресторане, я сама всё приготовлю, - пообещала она.

Мы обнялись на прощание, расселись по своим машинам. Я рукой подруге помахала, когда они с Павлом проехали мимо. На Давида глянула. К его губам намертво прилипла скептическая усмешка. По всей видимости, он пытался обдумать перемены в Машиной жизни, и у него не слишком хорошо получалось. Я не выдержала, и пихнула его кулаком в бок.

- Прекрати.

- Я ничего не говорю, - в первый момент возмутился он. Но его невозмутимости хватило лишь на несколько секунд, и он снова принялся неодобрительно выговаривать, причём мне: - Что это за дружба домами? Приходите к нам на обед, я всё приготовлю!

- Она не говорила «к нам», - встала я на Машину защиту. Да и вообще, я за справедливость. – Не говорила.

- Не надо, она это имела в виду!

- Даже если это так, что в этом плохого?

- Может быть, и ничего, - пошёл Давид на уступку. – Но надо немного думать головой, - он в пылу эмоций даже постучал себя кулаком по лбу. – Она этого мужика совсем не знает.

- Это ты его не знаешь, а Маше достаточно того, что она видит и чувствует.

Давид презрительно фыркнул, весьма выразительно.

- Вот у вас все проблемы от этого, от вашей чувствительности!

- У нас – это у кого? – переспросила я, хотя, отлично поняла. Снова шовинистический выпад.