Сиара Симон - Пастор

— Ты читала Библию, — сказал я одобрительно.

Она улыбнулась:

— Немного. Милли пригласила меня на встречу «Приди и Посмотри» на следующей неделе. Эта фраза была на обратной стороне брошюры.

Встречи «Приди и Посмотри» проходили для людей, заинтересованных в присоединении к церкви, и теперь настала моя очередь скрывать свою радостную реакцию. Несмотря на то, что пошло между нами не так, она всё ещё была искренне заинтересована в изучении веры.

— Думаю, твоя идея звучит потрясающе, — резюмировал я. — Мы просто исчерпали все обычные средства, и думаю, что наш приход — пустая трата денег. С твоих слов всё это звучит так легко: как дорого нам обойдётся бесплатное вино? Как я смогу войти в контакт с людьми из новостей?

Поппи открыла зубами крышку стилуса и начала делать заметки на своём iPad.

— Я позаботилась об этом. Местные винодельни могут пожертвовать вино — это легко. Новости всегда ищут что-то такое, будет немного больше, чем простая отправка электронной почты, чем я и займусь на этой неделе. И ещё создала Kickstarter. Вот увидишь, там мало работы.

— Я бы поспорил насчёт этого, — признался я. — Хочу сказать, что мне бы хотелось сделать это самому, но у меня такое чувство, что там много всего.

— Ну, хорошо, это просто выглядит так, но на самом деле, обещаю, всё по-другому. Особенно если я всё организую — от тебя требуется быть для камер обаятельным и мужественным.

Милли похлопала меня по руке, подбадривая:

— Он хорош в этом. Он наше секретное оружие.

Взгляд Поппи метнулся в мою сторону:

— Да, он таков.

Мы потратили оставшийся час на планирование и решение, какой именно праздник имел больший спрос для сбора средств (Ирландский фестиваль), а также кто и что должен делать (Поппи взяла на себя почти всю работу, но Милли и я согласились быть призваны туда, где будем нужны, и ещё поделились с ней нашими личными адресами электронной почты и телефонными номерами). Затем Милли забралась в свой золотистый Бьюик и проехала две улицы к своему дому, пока Поппи и я возвращались обратно к церкви.

— Я не смогу прийти на исповедь сегодня, — сказала она словно из ниоткуда. — У меня конференц-связь. Надеюсь, это нестрашно.

— Большинство католиков приходят на исповедь один раз в год. Ничего плохого точно не произойдёт, — но всё же я был слегка разочарован. (И конечно, по всем неправильным причинам).

— Я тут размышляла…

— Да? — спросил я с надеждой.

— Это будет звучать глупо. Не бери в голову.

Прямо сейчас мы пересекали главную улицу, переходя от одного тротуару к другому, были слышны шум ветра, пение птиц и гудки машин вдалеке. Мне хотелось сказать ей, что прямо сейчас я готов отдать ей всё, отдавать всё до тех пор, пока мы могли бы оставаться в этом умиротворённом пузыре ранней осени навсегда, только мы двое, листья и свежее тепло, что делало настолько лёгким чувствовать себя любимыми Богом.

Но я не мог произнести это. Поэтому мне пришлось сказать другое:

— Не думаю, что ты способна задавать глупые вопросы, мисс Дэнфорс.

— Ты не должен судить, Святой Отец, пока я не спрошу, — сказала она голосом, в котором прозвучал и смех, и вздох.

— Я католик. Судейство — моя сущность.

Это принесло мне настоящий смех. Поппи посмотрела на кирпичное здание церкви, когда мы подошли к ней, а затем гордо расправила плечи, словно решилась на что-то.

— Вот в чём дело. Я хочу сделать это… Эти Божьи дела. Думаю, может, это первый выбор, кажущийся правильным с тех пор, как я уехала из Дартмута. Но у меня нет никакой основы, чтобы даже задуматься о религиозной жизни. Я знаю, что должна присутствовать на мессе и читать Библию, всё это кажется настолько простым. Но молиться… Я чувствую себя глупой. Неуклюжей. Я никогда не делала этого раньше и не уверена, что делаю всё правильно, — она повернулась ко мне. — Поэтому я предполагаю, что хотела бы знать, не мог бы ты мне помочь с этим. С молитвой.

Я хотел сказать ей, что молитва не была никаким тестом, что Бог не будет осуждать за то, насколько хорошо или красноречиво ты молишься, даже если сидишь в тишине. Это мы, католики, создали все те молитвы, чтобы избежать именно такую проблему. Но затем подул ветер, бросая прядь её волос ей на лицо, и я, не задумываясь, протянул руку, чтобы заправить выбившийся локон обратно за ушко Поппи, тогда как её глаза медленного закрылись от моего прикосновения. И блядь, блядь, блядь, что я собирался сказать?

— Сегодня вечером, — произнёс я. — После того, как уйдёт мужская группа. Приходи, и мы поработаем над этим.

ГЛАВА 11.

После мужской группы я задержался в своём офисе, чтобы захватить чётки и небольшую брошюру, содержащую основные молитвы, затем пошёл в святилище, зная, что Поппи, вероятно, прибудет заблаговременно.

Но я точно не знал того, что она будет стоять прямо перед алтарём, глядя на крест, залитый поздним сумеречным светом, льющимся сквозь окна и окрашивающим её в тёмные, благородные тона сапфирового, изумрудного и малинового. Не знал, что её плечи будут слегка сотрясаться, создавая впечатление, будто она плачет, и также не знал, что все двери и окна будут закрыты и тем самым запрут внутри пьянящий аромат ладана.

Я остановился, приветствие на моих губах замерло от спокойствия и важности этой тишины.

Бог был здесь.

Бог был здесь, и Он говорил с Поппи.

Я чувствовал каждый поцелуй воздуха на своей коже, пока шёл к ней, слышал каждый её выдох и, когда достиг её, увидел, как мурашки покрывали руки Поппи, как слёзы катились по её щекам.

Существовали тысячи слов, которые я должен был сказать, но не мог позволить себе прервать этот момент. Кроме того, его на самом деле нельзя было прервать, потому что я чувствовал себя приглашённым в это, словно был его частью, и я сделал единственное, что считал правильным в тот миг: обнял её.

Она откинулась на меня, её глаза по-прежнему были прикованы к кресту, а я просто держал Поппи в своих руках, потому что мы оба позволили этому моменту нависнуть над нами и окунуть нас в угасающий свет и тишину. Тени поползли по полу и сошлись вокруг наших ног, секунды перетекали в минуты, и мы постепенно — медленно-медленно — придвигались ближе друг к другу, пока каждый дюйм её спины не прижался ко мне, пока мой нос не зарылся в её волосы, а её руки не обвились вокруг моих.

Её близость и близость божественного — всё это было в то же время эйфорией, блаженством, и я, опьянённый ею и Богом, был почти ошеломлён этим, ощущая одновременно и то и другое. И перед лицом этой сверхъестественной встречи не было места ни для вины, ни для самокритического анализа или упрёков. Существовало только здесь и сейчас, а затем Поппи повернулась в моих руках, наклонив своё лицо к моему.