Сиара Симон - Пастор

— Тебя не должно волн…

Удар.

Она задрожала, а затем изменила свою позу, чтобы подтолкнуть свою задницу ближе к моей руке.

— Знаю, — ответил я ей. — Дело не в этом. Я не использую твою прошлую жизнь против тебя. Но это… — я позволил своей руке скользнуть вниз, чтобы ладонью обхватить её киску, которая стала горячей, припухшей и влажной, — нынче вечером я забираю. Делаю своей. И она же превращает тебя в плохую девчонку, бывшую из-за неё сегодня такой безумной, — я снова шлёпнул Поппи, и она простонала в свою руку. — Не знаю, что такого в тебе, — продолжил я, придвинувшись к её уху, — но ты пробудила во мне грёбаного пещерного человека. Посмотри на меня, Поппи.

И она сделала это: один прекрасный глаз цвета ореха приоткрылся над её связанной рукой. Я притронулся к её киске, и та была настолько скользкой напротив моей ладони, что потребовалась вся моя сила, чтобы не показать, насколько диким меня сделало то, что Поппи могла заводиться от порки и подчинения. Но я должен был поставить именно эту галочку, урегулировать последний вопрос, потому что не хотел попасть в феминистский ад, находящийся на первом месте среди других, на которые я уже был обречён.

Я снова сжал её киску, а Поппи изо всех сил старалась удержать свой взгляд на мне.

— Поппи, я… Я хочу быть таким с тобой. Грубым. Собственником. Но ты должна мне сказать, что это нормально, — я положил голову ей на спину, а затем заскользил своим лицом к её шее. — Скажи мне, что это нормально, Поппи. Скажи эти слова, — Боже, этот запах лаванды, и её шелковистые локоны у моей щеки, и ощущение её влажной киски, пульсирующей в моей руке. — Просто… Блядь.

— Да, — произнесла она, и её голос был настойчивым, чётким, громким. — Да, пожалуйста.

— Пожалуйста, что? — мне было необходимо убедиться. Ибо то, что я желал сотворить с этой женщиной… Левит (прим.: третья книга Пятикнижия (Торы), Ветхого Завета и всей Библии; в талмудической литературе чаще именуется «Торат коханим» («священнический устав»), посвящена религиозной стороне жизни народа Израиля) даже не приблизился к охвату числа всех тех способов, которыми я хотел осквернить её.

Вместе с нуждой я мог услышать в голосе Поппи улыбку:

— Тайлер, ты именно то, что я хочу. Используй меня. Будь грубым. Оставляй отметины, — она замолчала. — Пожалуйста.

Это было всё, в чём я нуждался. Я поцеловал её в затылок, а затем выпрямился, чтобы снова шлёпнуть её по попке, сразу после чего растёр отпечаток для успокоения пылающей кожи.

— Встань и развернись, — приказал я, и она тотчас исполнила.

Одного взгляда на её лицо было достаточно, чтобы кончить, ибо она выглядела так, словно была готова сделать что угодно — что угодно — лишь бы быть оттраханной, и в моей голове было много идей того, чего бы мне хотелось сотворить с ней.

Но сначала.

Я развязал её запястья, поцеловав неглубокие бороздки, оставленные верёвкой, а затем потянулся к ней и расстегнул платье. Оно упало к её ногам, оставив Поппи абсолютно голой, за исключением её шпилек. Я минуту глазел на неё: на созревшие слезинки её грудей, достаточно больших, чтобы их сжать, и достаточно маленьких, чтобы поддерживать свою форму. На её гибкий живот, худенький и мягкий, немного округлый; на такие бёдра, в которые можно впиться своими пальцами. На обнажённый треугольник её киски — совершенно гладкой — и на неотразимый изгиб её попки.

— Я только сейчас поняла, что ты без… — она указала на своё горло.

— Выходной день, — мой голос был хриплее, чем я ожидал.

Я завёл руку за свою шею и захватил ткань футболки, через голову стаскивая ту со своего тела и наслаждаясь тем, как губы Поппи приоткрылись, а рука скользнула ко рту, пока она пялилась на меня. Я расстегнул ремень, протащил кожу через петли моих джинсов и бросил его на пол. Затем скинул туфли и снял джинсы.

Обычно я любил оставаться хотя бы частично одетым во время секса, но мне хотелось преподнести ей это — мою наготу — в качестве подарка. И хоть это и эгоистично, но я желал чувствовать каждый дюйм её кожи на своей. Это мой первый трах за три года, и я ничего не собирался упускать.

— Иди сюда, — произнёс я. — Становись на колени.

Она исполнила приказ, встав передо мной на колени, скрестила позади себя лодыжки, тем самым дразня меня этими каблуками, и теперь мне стало слышно её дыхание.

— Сними их, — сказал я, указывая подбородком вниз на свои чёрные боксёры-брифы (прим.: представляют собой обтягивающие трусы в виде шортов, гибрид трусов-боксёров (англ. boxer shorts) и трусов-брифов (англ. briefs)).

Поппи повиновалась, нетерпеливо сдёргивая их с моих бёдер, а я застонал, когда моя эрекция наконец-то оказалась на свободе. Она прижала мягкие красные губы к шелковистой коже моего члена.

— Дай мне пососать тебя, — выдохнула она. — Дай мне заставить тебя почувствовать себя лучше.

Я приложил свой большой палец к её губам, провёл им вдоль нижней из них, оттянув ту вниз, чтобы открыть шире её рот.

— Сиди спокойно, — приказал ей, а затем направил свой ствол в её ждущие уста.

Святое дерьмо.

Святое дерьмо, это чувствуется так хорошо.

Такое происходило только в субботу, но я уже забыл, что рот этой женщины похож на кусочек неба, тёплый и влажный, с этим щёлкающим, порхающим язычком, танцевавшем вдоль нижней части моего члена.

Я запустил руки в её волосы, портя любую прелестную укладку, бывшую у неё, и медленно потянул назад, смакуя каждую секунду того, как её губы и язык целовались с моей кожей. Затем я скользнул внутрь снова, но на этот раз не так мягко, мой взгляд метался от её губ к каблукам, к её руке, кружившей на клиторе, пока я медленно трахал её ротик.

Она не сводила своих глаз с моих, вглядываясь в меня через длинные, тёмные ресницы, и я вспомнил обо всех тех моментах, когда они меня чертовски отвлекали, и о тех случаях, когда хотел её трахнуть (а затем отшлёпать её сладкую попку, от которой я был без ума).

Я усилил хватку в её волосах. Я хотел жёстче, хотел заставить её плакать, хотел вколачиваться в неё, пока не достиг бы точки, когда едва смогу сдерживаться, чтобы не выстрелить ей в горло.

— Готова? — прошептал ей, по-прежнему желая соблюдать осторожность и получать согласие. Но затем она раздражённо застонала, будто была недовольна тем, что я снова спрашивал. — Плохой ягнёнок, — сказал я и грубо вонзился в её рот.

Было слышно, что она начала задыхаться, когда мой член достиг задней части её горла, но я дал ей всего минуту до того, как начал толкаться снова и снова. Я знал, что длиннее и толще большинства мужчин и что меня сложнее принять, но не собирался давать ей поблажку, только если она сама не попросит об этом, не после того выпада.

— Тебе нравится быть плохой? Тебе нравится, когда я тебя наказываю?