Людмила Рогочая - Кубанский шлях (СИ)

- Стэпан, ты живый, - крепко обнял друга.

- Я-то живой, а с тобой что? Тяжёлая рана?

- Ни, ногу знова прострэлилы и вухо одризалы.

- Как так?

- Турок саблёй по голови хотив дать, а я увэрнувся. Ну, и задило. Як там нащи хлопци?

- Ерофея убили, о Фроле пока ничего не знаю.

О трагическом конце Ерофея он узнал из рассказа казака, который ходил с ним на грабёж. Степан поведал о том Михаилу.

- Я так и думав, що вин плохо конче. Царствие ёму нэбэсно, - перекрестился Михаил, - о мэртвих дурно нэ кажуть, но поскудна душа у ёго була.

- Всё равно, светлая память ему и вечный покой, - отозвался, перекрестившись, Степан.

- Що я тоби кажу, друже: в охвицерской палате е князь. Ёго полумэртвого прынэслы. Симь ран. Думалы, що помрэ. А вин сёгодня очнувся...

- И что?

- Попросыв якусь няню!

- Я знаю. Это еда такая, русская.

- Я що и кажу. Так ёго пушкарь побиг вутку шукаты, - рассмеялся Михаил.

- Крепкий, видать, князь, - улыбнулся Степан, - ты давай, выздоравливай, Миша. Я ещё приду. Вот разузнаю что-нибудь о Фроле и приду.

19. Ясский мир и князь Таврический

Великий князь Тавриды Григорий Потёмкин! Бескровное завоевание Крыма, создание Черноморского флота и превращение пустынных степей Новороссии в цветущую провинцию....

После удачной кампании 1790 года, закончившейся взятием Измаила в начале февраля, сделав все необходимые распоряжения по армии и флоту и передав командование над ними князю Репнину, Потёмкин отправился в Петербург. Здесь он был встречен с большими почестями и, по обыкновению, остановился в Эрмитаже. Екатерина прислала ему фельдмаршальский мундир, украшенный по шитью алмазами и драгоценными камнями и копию с указа, в котором после подробного перечисления подвигов русских войск в прошедшую кампанию, говорилось: "...на вечную память заслуг воздвигнуть Григорию Потёмкину на иждивении казны нашей дом со всем принадлежащим к тому убором и перед оным соорудить монумент с изображением побед и завоеваний, под его руководством одержанных...".

Во время своего пребывания в Петербурге Потёмкин, пользовался благосклонностью и неограниченным доверием императрицы, которая почти ежедневно виделась с ним и ничего не предпринимала без его совета; вельможи по-прежнему раболепствовали перед князем, однако глубокая печаль не покидала его: он скучал от почестей и ласк, видел и перемены в расстановке политических сил при дворе, фавор Платона Зубова. Он поторопился с отделкой подаренного ему Екатериной дворца и устроил в нём девятого мая для императрицы и всего двора торжественный приём.

После этого праздника Потёмкин уже не вернулся в Эрмитаж, а остался в Таврическом дворце. Живя здесь, князь не переставал заниматься делами, касавшимися вверенных ему войск, но дальнейшие военные действия начались без него и притом весьма удачно. Князь Голицын взял Мачин, Кутузов разбил турок при Бабадаге, Гудович после кровопролитного штурма овладел сильной и важной крепостью Анапой.

Наконец, двадцать восьмого июня князь Репнин одержал блистательную победу над великим визирем близ Мачина. Эта победа заставила турок начать в переговоры о мире. Таким образом, Потёмкин был поставлен перед необходимостью немедленно выехать в армию. Двадцать четвёртого июля он простился с императрицей и в шестом часу утра отправился из Царского села в Молдавию.

Предварительные условия мира были подписаны в начале июля 1791 года в Галаце, а через три месяца в городе Яссы - столице Молдавского княжества - начались основные переговоры. Российскую сторону на обсуждениях Ясского мира представлял Григорий Потёмкин-Таврический.

Светлейший князь плохо себя чувствовал. Он приехал уже больным в Галац. На третий день после его приезда умер его любимый генерал - принц Карл Виртембергский, родной брат великой княгини Марии Фёдоровны. Отдавая последний долг усопшему, князь вышел из церкви грустный, утомленный жарою и в рассеянности вместо своих дрожек сел на дроги, приготовленные для покойника. Это ничтожное обстоятельство сильно подействовало на его воображение, тем более, что с детства он сохранил много суеверных предрассудков. Вечером он почувствовал озноб и жар. Ввиду отсутствия в Галаце надлежащего ухода Потёмкин отправился в Яссы, где находились искусные врачи. Однако, несмотря на все прилагаемые ими усилия, болезнь не поддавалась - то ослабевала, то вновь возвращалась. Сознавая безнадежность своего положения, Потёмкин пожелал приобщиться к святому таинству и послал за своим духовником, архиепископом херсонским Амвросием, который приехал к нему вместе с митрополитом русским Ионою. Оба старались успокоить больного и вселить в него надежду на выздоровление.

- Едва ли я выздоровлю, - отвечал он им, - сколько уже времени, а облегчения нет как нет. Но да будет воля Божия! Только вы молитесь о душе моей и помните меня. Ты - духовник мой, - продолжал князь, обращаясь к Амвросию, - и ведаешь, что я никому не желал зла. Осчастливить человека было целью моих стремлений.

- Ведаю о сем, рабе Божий Григорий, и молюсь за тя, - отвечал Амвросий, - сие таинство облегчит твою душу и плоть.

Потёмкин причастился и после этого действительно ожил и повеселел. Тридцатого числа в день рождения и именин князь был обрадован получением от императрицы письма и подарка, состоявшего из лёгкой шубы и шлафрока. Читая письмо государыни, он плакал и на утешения окружающих отвечал, что вероятно уже не будет иметь счастья увидеть свою благодетельницу.

После именин он велел как можно скорее готовиться к отъезду из Ясс к себе в имение, говоря:

- По крайней мере умру в моем Николаеве.

Выезд был назначен утром четвёртого числа, и князь беспрестанно спрашивал, который час и все ли готово. Едва рассвело, он, не обращая внимания на просьбы окружающих подождать, пока разойдётся туман, приказал посадить себя в большое кресло и снести к шестиместной карете, в которую его с трудом положили. Перед отъездом Потёмкин подписал продиктованное им своему правителю канцелярии Попову последнее письмо к императрице: "Матушка, всемилостивейшая государыня! Нет сил более переносить мне мучения, одно спасение - оставить сей город, я велел везти себя к Николаеву. Не знаю, что будет со мною. Вернейший и благороднейший подданный".

Потёмкин продиктовал и второе письмо канцлеру Безбородко, чтобы тот заменил его на переговорах, объясняя причину: "Мои страдания довели меня до совершенной слабости".

Поезд Потемкина двигался так тихо, что только в седьмом часу достиг первой станции у села Пунчешты, где был назначен ночлег у командира Таврического гренадерского полка полковника Кнорринга. Командир и офицеры в парадной форме ожидали главнокомандующего у крыльца приготовленного для него дома, но когда карета остановилась, то из неё раздался его голос: