Михаил Джавахишвили - Похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Капитан дружески поздоровался с ним за руку, старый чиновник почти­тельно поклонился, женщины милостиво улыбнулись.

Капитан спросил:

— Прошу прощения, как вас по батюшке?

У Квачи в метрике было записано "Анаподист Сильвестрович". Он давно мучился от этого нелепого Анаподиста; на русский слух и "Квачи" не отличался благозвучием, а потому, не долго думая, отрекомендовался:

— Наполеон Аполлонович.

Столь неожиданное сочетание имен показалось забавным. Светловолосая красавица с улыбкой заметила:

— Не знаю, как с Наполеоном, а на Аполлона вы и впрямь похожи. — И посмотрела на Квачи долгим взглядом.

Квачи отплатил тою же монетой:

— У меня от Аполлона разве что мизинец, вы же вся от волос до ногтей подлинная Афродита...

С того дня за Квачи навсегда закрепилось это имя: одни звали его Наполео­ном, другие — Аполлоном, женщины же прозвали Аполлончиком.

На палубе стали появляться проспавшиеся студенты. На этот раз они не галдели и не плясали, как минувшим вечером, и все-таки видно и слышно было только их.

Квачи подошел к одной из групп, поприветствовал знакомых, незнакомым представился.

— Вах! Так это вы Квачантирадзе?.. Так я в городе слыхал о вас тысячу и одну хвалу, ей-Богу! А вот я Седрак Хавлабрян. Пусть наше знакомство будет к добру!

— А я Габо Чхубишвили! — похожий на бычка крепыш прогудел так, словно откликнулся из винного кувшина.

— Сабах хеир олсун, книаз Квачантирадзе! — смущенно окликнул Квачи стоящий в стороне могучий Джалил и сверкнул в улыбке крупными лошади­ными зубами.

— Ба, Джалил, и ты здесь! Куда путь держишь?

— Адеса. Мала-мала фрукта и рахат-лукум надо продавать, мала-мала деньги делать...

— Как дела, Квачи? — спросил Чикинджиладзе, поднявшийся на пароход в Поти. — Вид у тебя бравый, ходишь орлом.

Немолодой студент — Тедо Коранашвили,— тот самый, что на пути к Батуми читал в поезде лекцию, тоже оказался на пароходе. Он опять солировал, не уступая никому нить разговора.

— Я максимально использовал минувшее лето. В позапрошлом году про­шел Архотский перевал, в прошлом — Крестовый, а в этом Мамисонский. Кроме того, побывал в Сванетии, где моя коллекция выросла вдвое... Три года ищу себе попутчика-грузина и не могу найти. Опять компанию мне сос­тавили иностранцы... Оттого-то англичане, немцы и даже русские знают Грузию лучше, чем сами грузины. Земли-то у нас всего две пяди, народу с горсть, сами еще себя не познали, не изучили, а перед всем миром пыжимся...

Квачи наскучила эта ходячая энциклопедия. Он перешел к дугой группе. Здесь пятеро бородатых молодых людей петушками набрасывались друг на друга и желчно сыпали:

— Федерация... автономия... социализация... национализация...

Остальные держались в стороне: кто прислушивался краем уха, кто тихо беседовал. Среди них оказались Бесо Шикия и Чикинджиладзе. К студентам присоединился один из пассажиров первого класса — средних лет, среднего роста, чернявый и плотный.

Кивнув в его сторону, Бесо Шикия шепнул Квачи:

— Охотник до преферанса...

Они осторожно пошушукались. Затем пригласили чернявого господина в каюту и спросили карты.

Играли вчетвером, закусывая фруктами и попивая охлажденное белое вино. Во время игры Квачи, Бесо и Лади Чикинджиладзе как бы невзначай вполголоса перебрасывались по-грузински:

— Большую ворону (то есть — пики)... Кирпич поменьше (то есть бубны)... Не гонись за мной... Пережди... — и вдобавок сигнализировали друг другу ногами под столом.

Коля Журия, заглянувший в каюту, услышав их, возмутился:

— Как не стыдно, Лади!

— Ступай, братец, и не лезь не в свое дело! Тут не до стыда...

Пулька кончилась. Незнакомец проигрался. Он считал свой проигрыш в двадцать рублей, выигравшие же числили за ним пятьсот.

— По скольку же мы играли? — спросил незнакомец. — Разве не по пятой?

— Не по пятой, а по пяти! — уточнил Бесо.

Все остальные подтвердили: по пяти.

— Что ж, проигрыш есть проигрыш. Извольте! — и незнакомец извлек из бумажника пять сотенных.

Тут в каюту вошел Коранашвили и по-грузински обратился к незнакомцу:

— Вот вы где? А я-то ищу... Ну и кто проиграл?

— Я немного проиграл, но ничего не попишешь... А вы заскучали без меня? — на чистейшем грузинском ответил незнакомец. Затем обернулся к студентам, у которых от изумления отвисли челюсти. — Юноши, спасибо, что помогли скоротать время. Ваш покорный слуга Баграт Давиташвили! — он каждому пожал руку и добавил: — Прошу оказать мне честь, отобедать со мной. Сегодня все студенты — мои гости. До свидания, господа! — и вышел.

Трое друзей, сгорая от стыда, остались в каюте.

Наконец они собрались с духом и отправились к Давиташвили.

— Извините, вышло недоразумение, мы играли не совсем чисто...

Давиташвили с улыбкой утешил их:

— Не переживайте, молодые люди, все справедливо. От меня не убудет, а вам деньги пригодятся: купите на них книги... Нет, нет, пожалуйста, забудьте. Вы меня обидите... Вот и время обеда приспело, прошу всех ко мне...

Столовая наполнилась студентами и вслед за тем звуками дудука, веселыми возгласами, пением "Мравалжамиэр", хохотом и краснобайством...

Под конец и Квачи взял слово.

— Господа! — обратился он к застолью. — Друзья!.. В конце концов жизнь одолеет нас всех, всех согнет в дугу и раздавит. Но в одном нас не одолеть, одного не отнять: мы грузины! В наших жилах течет благородная кровь. Мы с молоком матери впитали чувство и понятие чести, братства и товарищества! С колыбели вошло в наши плоть и кровь сознание святого долга перед соотече­ственниками, перед нашей прекрасной Грузией! Безжалостная жизнь растопчет цветы нашей юности, погасит даже солнце, но ей никогда не отнять у нас рыцарства, мужества и чести! Я сказал и повторю — ни-ког-да! Господа! Друзья! Братья! Прошу поднять этот тост за лучшего представителя, за воплощение рыцарства, мужества и благородства, за нашего сегодняшнего хозяина, хлебо­сольного и щедрого грузина — Баграта Давиташвили! Ура Грузии, взрастившей такого сына!

— Ура-а! Ура-а! Слава! — гремел переполненный зал.

Визжал туш, звенели бокалы, все вскочили. Одни целовали господина Давиташвили, другие — юного златоуста Квачантирадзе, третьи — друг друга.

За тушем грянула лезгинка, за лезгинкой — картули, ган-да-ган... И все смешалось в зале...

Вечером, в северо-восточной части Черного моря, где шел "Пушкин", подул знаменитый в тех местах норд-ост, разыгралась буря. Пьяный корабль скрипел, стонал и как щепка носился по волнам. Сверкающие каюты и кори­доры были загажены выпитым и съеденным. Матросы и прислуга едва успевали смывать грязь.

На следующий день все неприятности минувшей ночи сваливали на качку.

Утром "Пушкин", вздымаясь на волнах, с трудом вошел в Новороссийский порт и пришвартовался у пирса.