Василий Криптонов - Летящие к солнцу 1. Вопрос веры (СИ)

Он шагнул ко мне, потеряв интерес к Веронике, и остановился, глядя в глаза. Тем временем Вероника, сообразив, что с ней сделали, в ярости выплюнула конфету на пол и приготовилась орать, но я поднял скованные руки в некоем повелевающем жесте и веско произнес:

- Вероника, не надо.

Вряд ли ее остановили слова или жест. Скорее - последовавший сразу за ними вопль Джеронимо:

- Ты могла отдать его мне! Старая жадная собака на сене! В детстве я всегда делился карамельками с тобой, вредная ты жаба!

Я старался выдержать взгляд командира, но периферическое зрение передавало в мозг тревожную картинку. Похоже, по щекам Вероники текли слезы. Наверное, Джеронимо зацепил ту струнку, которую нельзя было трогать, особенно сейчас.

- Внутри кто-то остался? - спросил командир, наигравшись в гляделки.

- Нет, - ответил я.

- Уверен?

- Абсолютно.

Командир поднял руку и щелкнул пальцами. Двое солдат взобрались на транспортер, один прыгнул в люк. Секунду спустя он вернулся с нашими трофейными автоматами. Командир щелкнул пальцами еще два раза, и в люк, одна за другой, полетели две "лимонки". В двух шагах от меня будто шарахнули кувалдой по исполинскому медному тазу. Бронетранспортер плюнул огнем и затих.

Я чудом умудрился не вздрогнуть, внутри все не то заледенело, не то запылало. Нечаянно пробудившийся жалкий кусочек дара установил связь между мной и этим бронированным молодцом. За миг до взрыва я будто ощутил немой вопрос. Словно последний взгляд собаки перед смертельной инъекцией: "Неужели ты правда?.."

И все оборвалось.

- Ты крут, - заметил командир. - Зверски крут. Но, пока я жив, тебе здесь ловить нечего.

Он двинулся в обход транспортера, и нас троих повели следом. Мы остановились, глядя на мертвые ноги и мертвую задницу в перекрестье лучей подствольных фонариков.

- Педро! - послышался крик.

Расталкивая солдат, к трупу подбежала девушка в светло-голубом платье. Волосы цвета платины, она поневоле приковала взгляды нас троих. Ни я, ни Вероника с Джеронимо явно никогда не видели вживую ни блондинок, ни рыжих. Нас всегда окружали черноволосые испанцы, к коим мы с гордостью причисляли и себя.

- Педро, милый Педро, да как же это? - рыдала девушка. Ее ладонь легла на поясницу несчастного и тут же отдернулась. Девушка понюхала пальцы. И в этот самый миг откуда-то из-под транспортера отчетливо донеслось:

- "Как будто свет звезды далекой, пробившийся сквозь полог туч..." - А затем грохот и сдавленное: "Бль..."

Я встретился взглядом с этим белокурым созданием, и мой эмоциональный двойник затрепетал. Я ощутил его жажду и голод, увидел мысленным взором тысячи нитей, потянув за которые, мог добыть неимоверное количество еды, и выбрал одну. Широко улыбнувшись, чтобы вызвать к себе безотчетное доверие, я сказал:

- Знаете, леди, если парень уходит в одиночестве сочинять стихи, это значит, что его френдзонят или игнорят. Вы можете бесконечно проклинать нас, но мы лишь отключили ИВЛ. Смертельный удар - ваш.

И когда она побледнела, раскрыла рот в беззвучном крике, повалилась на оскверненное тело своего воздыхателя; когда мой обожравшийся двойник со стоном побежал в эмоциональный туалет; когда солдаты спонтанным хором крикнули: "Да!", а потом по приказу прослезившегося командира дали залп из сотни автоматов в честь погибшего поэта; когда Джеронимо посмотрел на меня, как старушка на закровоточившую икону, а Вероника - как на эсэсовца, принесшего в еврейский детский садик мешок с конфетами - вот именно тогда я почувствовал себя самым несчастным человеком в мире.

--

Глава 9

Камера, в которую нас бросили, оказалась поприличнее апартаментов Альтомирано. Нары пошире, вместо дыры в полу - настоящий унитаз. А главное, свет в коридорчике горел постоянно. Пока что - пять звезд. Может, когда-нибудь в спокойной обстановке я составлю путеводитель по тюрьмам, в которых мне довелось побывать.

Как только решетка закрылась, конвоиры удалились, оставив одного, чтобы снял наручники. Он освободил Джеронимо, и тот сказал: "Viva la libertad!", на что получил загадочный ответ: "Viva la resistance!" Я пережил избавление от наручников молча. Веронике пришлось повернуться к решетке спиной, и конвоир, молодой парень с придурочным выражением лица, подозрительно долго возился.

- Ты там кроме комбинезона хоть что-нибудь чувствуешь? - холодно спросила Вероника.

Я подошел к решетке и увидел, чем на самом деле занимается солдат. Он самозабвенно мял комбинезон Вероники пониже спины.

- Не-а, - оскалившись, признался он. - Тут в фантазии все дело.

- А без меня пофантазировать никак?

- Не-а. Тогда мне руки занять нечем будет.

- Тебе рассказать, чем можно занять руки во время фантазий?

- Не-а. Я знаю, о чем ты. За такое командир в морду бьет и портянки с трусами на всю роту стирать заставляет.

- Вовсе необязательно фантазировать во время строевой подготовки. За закрытой дверью сработает не хуже.

- Серьезно? - призадумался солдат.

- Эй, - окликнул его я. - Может, снимешь уже наручники и отвалишь?

- А че? - повернулся он ко мне. - Это твоя девчонка, что ли?

Мысленно прикинув, каких травм мне будет стоить эта выходка, я ответил:

- Да, моя. Сними наручники и отвали.

Солдат замер, глядя на меня в глубокой задумчивости.

- Я уважаю тебя...

- Можешь уважать, не тиская задницу моей девчонки.

Нехотя он убрал от Вероники руки и освободил ее от наручников. Мы проводили его поникшую фигуру взглядами.

- И что, благодарности ждешь? - спросила Вероника, когда где-то далеко стукнула дверь.

- Если ты меня не побьешь - удовлетворюсь этим.

Я пытался вспомнить, когда, с какого момента лицо Вероники приняло это безразличное выражение. Она ведь не из тех, кто с легкостью выпускает наружу внутренние бури. Значит, если по ней даже невооруженным глазом заметно неладное, проблемы очень серьезные.

Вероника отвернулась, легла на нары лицом к стене, да так и замерла. Джеронимо наградил сестру недобрым взглядом.

- Что, секса сегодня не будет? - проскрипел он, но не дождался никакой реакции. Тогда, озлившись еще сильнее, добавил: - Да тебе просто завидно, что теперь у Николаса появились друзья-солдаты!

Снова никакой реакции. Я толкнул Джеронимо в плечо.

- Хватит! Да что с тобой такое?