Василий Криптонов - Летящие к солнцу 1. Вопрос веры (СИ)

- Ему понравится, - шепнул я, думая в этот момент о ростке петрушки.

Мы пошли обратно, уже медленнее, никуда не торопясь. Навстречу попались трое солдат, один из которых с важным видом нес планшетку.

- Понятых не забудь, - сказал ему командир после взаимного обмена приветствиями. - А то начнется опять - "геноцид", "произвол", "беспредел"...

- А откуда у вас вообще воздух? - спросил я, вспомнив ароматное дыхание, вырвавшееся из колонны в зале.

- А, это умники оранжерею держат, - махнул рукой командир. - Трава всякая вырабатывает. А что, там, наверху, правда солнце было?

- Было, - подтвердил я.

- А теперь не стало?

- Теперь нет. Но мы решаем этот вопрос.

- Вот бы решили... Говорят, когда солнце вернется на землю, мы сможем выйти и возродить великий Красноярск.

- Кто говорит?

- Старейшины, из умников. Говорят, в книге какой-то так написано. Там еще всадники какие-то быть должны, еще муть какая-то - не помню.

- Всадников долго ждать придется, - вздохнул я.

Когда мы, наконец, добрались до камеры, Вероника и Джеронимо встретили нас обеспокоенными лицами, прижатыми к прутьям.

- Как, все в порядке? - спросила Вероника. Тот факт, что я пришел на двух ногах, ее не утешал. Наверное, вид у меня был чересчур убитый. - Куда вы его водили?

Командир поморщился, открывая решетку, и, показав на Веронику, заметил: "Разговаривает" - таким тоном, будто речь шла о котенке, сделавшем лужу.

- Разберусь, - пообещал я.

Грустно кивнув, командир закрыл замок и удалился. Я без сил шлепнулся на нары. Как же хочется спать...

- Тебя допрашивали? - налетела на меня Вероника. - Пытали? Что?

И я рассказал им все. Об умниках и умницах, о повесившейся девушке, о заявлении, которое теперь некому забрать, об армии триффидов Уиндема ("Вот видите! - воскликнул Джеронимо. - Даже подсолнухи взбесились без солнца, чего же о людях говорить!") и о том, что выхода отсюда нет, а наша единственная надежда - честь быть удостоенными разбавлять генофонд подземных жителей.

Вероника с невероятной чуткостью пропустила мимо ушей все, кроме того, что меня тревожило.

- Ты не виноват, - сказала она. - Просто стечение обстоятельств.

- Виноват, - сказал я. - В том-то и штука, что виноват. Даже если она обо мне и не думала, затягивая петлю, она все равно сделала так, как я хотел. Каждое мое слово, каждый жест - провокация. А когда собеседник реагирует, я обжираюсь. Поэтому мне комфортно в любой ситуации, лишь бы была еда. Даже сейчас, говоря все это, я жду от тебя - жалости, презрения, ненависти - чего угодно!

Помолчав, я добавил то, чего ни Вероника, ни Джеронимо понять бы не смогли:

- И любая попытка поместить что-то в сердце обернется очередным пиршеством.

Я лег лицом к стене, как до того лежала Вероника, и закрыл глаза. Слышал, как кто-то подошел.

- Мне очень жаль, Николас, - сказал Джеронимо. - Жаль, что втравил тебя в такую историю, жаль, что так вышло с той несчастной...

- Ничего тебе не жаль, - перебил я. - Какой смысл врать мне о своих чувствах?

- Думал, вдруг тебе понравится сосать пустышку.

Повернувшись, я посмотрел на его невозмутимое лицо.

- К тому же, после еды полезно пожевать жвачку.

Наверное, Джеронимо был для меня самой большой загадкой. Подобрать ключик к его чувствам я попросту не мог. Где границы безразличия? Откуда начинается одержимость? Почему, чистя картошку под надзором полоумного Мэтрикса, он плакал, а сейчас, в абсолютно безнадежной ситуации, держится молодцом? А эти его вспышки ненависти к Веронике? Я не я буду, если в них нет искреннего чувства!

Джеронимо вышел на середину камеры, заложив руки за спину.

- Первое, - провозгласил он, глядя в коридор. - Раз уж мы будем вынуждены разбавлять генофонд, вряд ли вам позволят работать сверхурочно. Поэтому если вы все-таки хотите совокупиться и порадовать меня гибридом Ривероса и Альтомирано в качестве племянника, то сейчас самое время. Обещаю не смотреть. Суну голову в унитаз и буду блевать на всем протяжении.

Он подождал минуту и заговорил снова:

- Не слышу лихорадочного шуршания одежды. Ладно. Будем считать, вы еще слишком незрелы для подобных ответственных решений. В таком случае - пункт два повестки дня, и здесь я хочу "единогласно". Раз уж мы лишаемся возможности выполнить нашу великолепную миссию, предлагаю на суде взбесить всех как следует и сдохнуть под ядовитыми фаллосами триффидов!

Все, что я почувствовал - его решимость. И больше ни одной эмоции. Ни страха, ни отчаяния - ничего. Как будто весь Джеронимо состоял из одной идеи - движения к солнцу. И теперь, когда она умирала, спокойно готовился умереть сам.

- Дурак ты маленький, - вздохнула Вероника. - Жил бы себе да жил... Ладно. Согласна на триффидов.

- Еще бы не согласна! - В Джеронимо снова проснулся демон. - Для такой уродливой толстозадой карги, как ты смерть - единственное счастье, а отросток триффида - единств...

Я отвернулся к стене и закрыл уши. Хватит слушать этот бред. Скоро нас уведут на суд, и там еды будет вдосталь, здоровой и вкусной. Так зачем же портить аппетит?

--

Глава 10

Зала, куда нас привели, подозрительно напоминала ту, где оставался БТР. Только над ней поработали. Между колонн тянулись ряды скамеек, а возле самых рельс возвышались трибуны общим числом три. За самой высокой стоял (или сидел?) седой старец, две пониже занимали русоволосый и черноволосый старцы. Цвета их волос выглядели так ненатурально, что я предположил краску. Видимо, это и был совет старейшин.

Командир вел нас, закованных в наручники, между скамейками, с которых на нас таращились местные жители. Я тоже с любопытством приглядывался к ним. Почти все - в одинаковых серых одеждах, с одинаковыми бледными лицами. Они казались бы неразличимыми, если б не разный цвет волос. Блондин, брюнеты, рыжие, русые, и куча промежуточных оттенков - вот кому бы впору разбавлять генофонд верхних домов.

Многие девушки смотрели на меня явно оценивающе. Встретив один такой взгляд, я с наглым видом подмигнул и выпил поток возмущения, стыда и похоти. Сумасшедший коктейль поднял мне настроение ненадолго. Ровно до тех пор, пока я не заметил вожделеющие взгляды самцов, устремленные на Веронику. И - странное дело! - мой эмоциональный двойник тут совершенно ни при чем. Кажется, мне самому сделалось неприятно. Вероника же шагала, гордо выпрямив спину и подняв голову, не замечая ничего вокруг.