Кротков Антон - Аннотация

Хозяин кабинета, сорокалетний мужчина. Он выглядит, как типичный чекист с тёмной харизмой. Лицо его покрывают многочисленные шрамы, полученные в боях и драках. А ещё в его облике что‑то от хищной птицы: заострённый, словно клюв, крючковатый нос, маленький злые глазки, сердитые морщины. У него чёрные с сединой жёсткие волосы, они коротко подстрижены и топорщатся колючим ёжиком. Шестопалов сидит за столом. Перед ним кипа бумаг, пара револьверов и колбаса с хлебом. Он отрезает колбасу кинжалом и уплетает вприкуску с хлебом и чесноком. На стене за его спиной на вбитых гвоздях висят несколько нагаек. Вот она – та самая коллекция нагаек, о которой рассказывал краснолицый Рудольф! Только теперь Одиссей вспомнил его слова. Так вот он каков – Ираклий Шестопалов – человек, чьё имя наводит ужас на горожан!

– Тебе чего? – с нотками удивления в голосе осведомился чекист, уплетая колбасу. Должно быть не часто к нему захаживали вот так – с улицы по доброй воле, гораздо чаще в этот кабинет, похоже тащили силой.

Одиссей подробно рассказал чекисту о тайном совещании контрреволюционеров.

– А как ты там оказался? – подозрительно поинтересовался Шестопалов, по‑прежнему не переставая жевать.

– Я попал туда случайно. Но как только понял, кто эти люди – сразу решил идти к вам.

– Хм, – это ты кому‑нибудь другому сказки можешь рассказывать, нахмурился чекист. – На такие сходки случайно не попадают.

Некоторое время он размышлял, разглядывая странного чудака, явно решая, что с ним делать.

– Ладно, посиди пока… в коридоре. Вот вернётся начальник: расскажешь ему снова, всё что поведал мне. А уж он пусть решает, что делать.

Столь спокойная реакция чекиста наверняка объяснялась тем обстоятельством, что Одиссей явился сам, по доброй воле. Но парень явно злоупотреблял миролюбивым к себе отношением известного в городе чудовища.

– Разве можно ждать?! – картинно возмутился Луков. – Они же готовятся захватить власть в городе! Будут убивать партийных! А вы тут колбасу кушаете!!!

– Ладно, не слишком тут митингуй. Меня агитировать не нужно, я сам сознательный. Может я не ел двое суток кряду. Имею я право подкрепить свои трудовые силы, чтобы не пасть в обморок на рабочем посту?

Шестопалов сердито с грохотом выдвинул ящик стола, раздражённым резким движением достал лист бумаги, бросил на стол перед собой и туда же метнул карандаш.

– Можешь описать их главарей?

– Да, конечно.

– Тогда пиши! Мы в два счёта разделаемся с этой бандой! Главное подробно укажи приметы мерзавцев.

Оставив Одиссея писать, чекист вышел из кабинета. Минут через пятнадцать за спиной Лукова снова скрипнула дверь, он оглянулся и… увидел перед собой обоих недавних «заговорщиков» – высокого проводника, который накануне доставил его с ташкентской конспиративной квартиры на загородный хутор, и усатого военного из «штаба мятежников». Оба заговорщика, видимо, желая произвести больший эффект на Лукова, были одеты точно так же, как и вчера. Все трое – Шестопалов и оба «организатора» мятежа с довольными улыбками на лицах наблюдали, как при их появлении Одиссей едва не свалился со стула от изумления, и потом ещё некоторое время таращился на них, словно они приведения.

– Как вам наш маленький спектакль? – видимо, по привычке «сердито» морща переносицу своего хищного носа, весело осведомился чекист.

Одиссей решил разыграть возмущение, будто лишь теперь узнал о полицейской провокации.

– Кто дал вам право?!

– Мы получили донос на вас и обязаны были организовать проверку, – пояснил Шестопалов. В качестве компенсации он позволил Лукову ознакомится с содержанием подмётного письма. Донос был составлен основательно – в трёх машинописных листах. В нём подробнейшим образом описывались факты, которые с точки зрения автора, уличали нового начальника особой московской экспедиции в контрреволюционных намерениях и в связях с белым подпольем.

Сразу было видно, что автор письма не лишён литературных способностей. Вот как начиналось письмо:

« Я честно служу революции с первых дней, не жалеючи себя. Не гнушался никакой работой, куда бы не направляла меня Партия. Когда нужно было – лично водил красноармейцев в атаку на белогвардейских бандитов. Проливал кровь за наше рабочее дело. И когда это требовалось, приводил в исполнения приговоры ревтрибуналов. Даже таскал трупы казнённых на себе, так что приходил домой весь обмазанный кровью, и едва стоял на ногах от усталости. Так я работал, не зная отдыха, без выходных дней. На этой работе я заработал нервную болезнь, малокровие и туберкулёз. Но моё моральное угнетение и физические немощи не тяготили меня, ведь я делал это ради Революции. Поэтому как всецело преданный нашему святому делу душой и телом большевик считаю нужным разоблачить окопавшегося рядом со мной врага ».

После такой вступительной части доносчик сообщал, что руководство совершает громадную ошибку, отстраняя от командования экспедицией проверенных партийцев и доверяя такое ответственное дело «кадету», который даже был арестован московскими чекистами за участие в антибольшевистской организации, созданной при московском университете. И был отпущен при весьма туманных обстоятельствах».

– Ведь это он врёт, конечно? – понимающе подмигнул Одиссею Шестопалов.

Луков спокойно ответил:

– Нет, почему же, это правда. Я действительно состоял в созванном при нашем университете на основании свободных демократических выборов Совете. И мы действительно отказались признавать советскую власть до тех пор пока она не выполнит наши требования. Но я никогда не принадлежал ни к какой партии. Здесь товарищ Лаптев заблуждается.

В глазках чекиста появилось искреннее непонимание.

– Почему же вас тогда… – Шестопалов запнулся.

– Вы хотите спросить: почему меня не расстреляли? – улыбнулся Одиссей и спокойно снял очки, чтобы протереть их платком. – Видите ли, этот вопрос я как‑то постеснялся задать Дзержинскому.

Ах, Дзержинскому! – облегчённо заулыбались чекисты и радостно переглянулись.

Разговор продолжился в кабинете вернувшегося начальника ТурЧКа. Он показал Одиссею досье, которое его сотрудники успели составить на Лаптева за то короткое время, что он находился в Ташкенте. Оно представляло собой довольно пухлую папку, в которой помимо многочисленных жалоб, доносов на недостойное поведение московского хулигана содержалось и нечто посерьёзней. У местных чекистов вызвало подозрение, что комиссар продолжал сорить деньгами даже после самых диких кутежей. Они у него просто не заканчивались! Кстати, у приставленных следить за Лаптевым агентов ТурЧКа он получил прозвище «бешеный». Эта кличка очень подходила Лаптеву, так как он часто терял контроль над собой. Так вот, чекистские филёры докладывали о частых контактах «бешеного» с купцами, спекулянтами и прочими тёмными личностями. Наконец, некий «Колобок» сообщал начальству, о том, что «объект» имел встречу с каким‑то англичанином. Этот «Колобок» похоже сумел втереться в доверие к Лаптеву, ибо сообщал: