Кротков Антон - Аннотация

После завершения церемонии прощания гроб торжественно вынесли из здания, чтобы водрузить на катафалк, который должен был доставить его на кладбище. Одиссею и комиссару экспедиции Граниту Лаптеву, как ближайшим товарищам покойного вместе с двумя кавалерами туркестанского ордена красного знамени было доверено нести гроб. Но когда Одиссей увидал, что именно решено использовать в качестве катафалка, он едва не уронил свою часть ноши. Внизу лестницы их ожидал большой чёрный броневик с надписью огромными белыми буквами по борту «Антихрист». Между тем генерал был верующим, православным человеком!

Одиссей стал убеждать организаторов, что этого делать нельзя. И если у них не нашлось другого транспорта, что ж, тогда он готов за свои деньги нанять простую крестьянскую арбу, и на ней довезти тело руководителя до погоста. Но Гранит Лаптев прервал его:

– Не обращайте внимания, товарищи! Это у моего впечатлительного друга истерика случилась от переживаний за всеми нами любимого начальника. Покойник был нам не только командиром, но и учителем, можно сказать почти что отцом. Хочу сказать вам огромное спасибо, друзья, за те почести, которые вы ему оказываете. Если бы Анри Николаевич только мог, он бы тоже поблагодарил вас. И можете быть уверенны, товарищи: красное знамя нашей особой экспедиции, выпавшее из рук верного ленинца и старого большевика Анри Николаевича Вильмонта, сражённого подлым кинжалом деникинского наймита, не упадёт на землю! Его подхватят молодые крепкие руки ближайших соратников и понесут дальше, – туда, куда направила нас Партия!

После такого спича скандал удалось замять. Лукова просто тихо оттеснили в толпу сопровождающих гроб людей, а на его место встал плечистый парень с новеньким орденом на груди. Но когда гроб устанавливали на бронемашине, он вдруг сорвался, и с глухим стуком упал на мостовую. Покойник вывалился наружу. Никто и глазом не повёл! Мертвеца тут же уложили обратно в обитый кумачом ящик и снова водрузили туда, где его душа категорически не хотела прибывать, даже то короткое время, пока траурная процессия будет двигаться к кладбищу.

И снова усмешка судьбы: на кладбище над свежей могилой жандармского генерала, значительную часть своей жизни боровшегося со всякой революционной крамолой, был исполнен революционный гимн. Никакой панихиды не было. Её заменили речи ораторов. Всех как и следовало ожидать перещеголял Гранит Лаптев. Он начал с того, что похвалил организаторов похорон за то, что погребение обошлось без гнусавого поповского пения, и тут же высказал предложение в будущем вернуться к практике погребальных костров, как более соответствующей духу революции. Но это было лишь начало. Потом молодой комиссар с каким‑то патологическим сладострастием произнёс: «Пусть в этой могиле спокойно будут тлеть кости нашего начальника, но дело, ради которого он пришёл сюда и погиб – нетленно! Пусть его мозг пепелится и смешивается с этой чужой землёй, дух его будет радоваться тому преображению, которое принесла в этот край революция…»

Но вот отзвучали напыщенные речи, отгремели залпы ружейного салюта и оркестр нестройно грянул «Интернационал»…

К Одиссею подошёл Лаптев. Комиссар дружески положил учёному руку на плечо и проникновенно заглянул в глаза.

– Я ведь понимаю… Мне тоже это их средневековое варварство не по нутру. Если человек при жизни сознательно сам не отрёкся от бога, нельзя так глумиться над его прахом. А то лживая показуха получается. К примеру, наши красноармейцы, как стадо баранов, орут за комиссарами, что надо бороться с религией, но при этом большинство продолжает носить под гимнастёрками крестики.

– Если вы так думаете, тогда почему не поддержали меня?

– Э, брат! Тут политика. Это лишь у набитого дурака то что в уме, то и на языке. А если ты комиссар, то обязан уметь сдерживать себя.

Гранит снова сделал скорбное лицо.

– Да‑да, жаль старика! В общем славный был старикан. Но он сам выбрал свою судьбу. В его возрасте надо дома сидеть. Пользоваться тем, что тебя приглашают в разные наркоматы для консультаций, платя за советы сытными пайками. А ему, видите ли, вздумалось тряхнуть стариной.

– Я так не думаю, – ледяным тоном произнёс Луков.

– Да?! А что ты думаешь?

– Я думаю, что Анри Николаевич был настоящим патриотом, искренним романтиком, а не приспособленцем. Поэтому в трудный для Родины час посчитал для себя невозможным сидеть дома в почёте и сытости, сознательно пошёл на риск во имя собственных идеалов.

– Ого, как завернул, аспирант! – восхищённо и даже с некоторой опаской в лице воскликнул комиссар. – Так ты чего доброго скоро и меня за пояс заткнёшь по части ораторства.

– Я не трепач. Мне красоваться на митингах не к чему.

– А я трепач, да? – обиделся комиссар. Выражение его хулиганского лица приобрело задиристый вид. В глазах появился весёлый и злой блеск. Он ощерился беззубым ртом. Дело явно шло к конфликту. Однако неожиданно тон комиссар снова стал вполне дружеским.

– Ладно, думай что хочешь. А ты мне всё равно по душе. Парень ты честный, и революции не чужой, раз согласился ей помогать. Только держаться тебе надо не всяких там бывших, а нашего брата комиссара.

Лаптев пытался понять, куда клонит этот обычно взрывной, как анархистская бомба, но сейчас на удивление отходчивый, молодчик.

– Что‑то я вас не пойму.

– А тут и понимать нечего. Слушай, тут какие‑то чудаки, у которых пустые орехи на плечах вместо мозгов, прочат тебя на место приставившегося старика. И даже обсуждают этот вопрос с Москвой.

– Меня?! – изумился Луков.

– Тебя, милай, тебя! – зло передразнил Гранит с прорвавшимся раздражением на конкурента. – Только ты должен отказаться! Сам ведь понимаешь, что не годишься для такого дела. Тут нужен человек из стали, с серьёзным боевым опытом, умеющий командовать. И чтобы принципы, значит, у него имелись, твёрдые.

– И кого вы предлагаете? У вас есть на примете чья‑нибудь кандидатура?

– Конечно, имеется! – приосанился 20‑летний губошлёп с замашками молодого Наполеона. – Себя предлагаю! Если возьмёшь самоотвод в мою пользу, станешь при мне начальником штаба.

– Благодарю за высокую честь. Но, по‑моему, Гранит, ваша кандидатура, как и моя, одинаково не подходят для такой должности.

На этом разговор был кончен. Одиссей не слишком серьёзно отнёсся к притязаниям пьяницы и болтуна, впрочем, как и к известию, что его собственная кандидатура кем‑то может всёрьёз рассматриваться в качестве замены Вильмонту. Луков не сомневался, что в конечном итоге московские руководители и местные комиссары сумеют подобрать на освободившееся место действительно авторитетного достойного человека.