Кротков Антон - Аннотация

– Пусть. Дело сейчас не во мне. Гранит конечно грешник и вообще малосимпатичный человек, однако в его смелости и инициативности я не сомневаюсь. Так же я чувствую, что он искренне предан революции. Он не раз вёл себя геройски в опасных ситуациях. Так что я могу считать его проверенным человеком.

Глава 42

Буря противоречивых чувств бушевала в груди Лукова на следующее утро. Его не могло не взволновать, что ему с такой настойчивостью предлагают занять место начальника экспедиции. Но готов ли он взвалить на себя такое бремя ответственности? Справится ли?

Наспех позавтракав Одиссей отправился в финчасть штаба фронта. Там ему вручили несколько накладных на получение с армейских складов разных припасов для экспедиции. Там же Лукову выдали наряд на получение в Народном банке крупной суммы, – и в не в мало чего стоящих бумажных ассигнациях местного производства, – а в полновесных золотых царских империалах и в золотых же двойных хорезмских монетах, которые здесь назывались «пухлой тиллей». В этих монетах содержалась двойная доля золота по сравнению с обычной «тиллей». «Тилли» печатались ханским монетным двором соседнего независимого государства небольшими партиями, и очень ценились по всей Центральной Азии.

Вместе с вооружённым банковским курьером, который нёс саквояж с золотыми империалами, Луков на извозчике поехал к крупному хивинскому купцу, который периодически наведывался в Ташкент по своим коммерческим делам. С влиятельным хивинцем надо было договориться о безопасном проходе группы через территорию достаточно враждебно относящихся к советской власти Бухарского и Хивинского царств, а также о том, чтобы экспедиция получала по маршруту фураж и еду. В этом Луков шёл по стопам покойного генерала, который стремился заранее обеспечить экспедиции покровительство могущественных и вместе с тем продажных чиновников из тех мест, через которые им предстояло пройти. На вчерашнем совещании Одиссею удалось отстоять свою позицию о необходимости таких расходов. Не сразу, – только после долгих ожесточённых споров, но ему фактически дали санкцию на расход части выделенных экспедиции средств – на взятки! Помогло то, что Одиссея активно поддержал ведущий совещания. Благодаря ему удалось убедить колеблющихся и с минимальным перевесом голосов удовлетворить просьбу нового начальника экспедиции. Луков видел по реакции многих местных товарищей, что они удивлены, возмущены и не понимают такого решения. Не посвящённые в высшую политическую кухню они не могли знать, что практически с самого своего прихода к власти большевистская верхушка активно взяла на вооружение многие прежние методы царской закулисной дипломатии, как эффективные инструменты достижения своих стратегических целей.

Одиссею внове было заниматься всей этой хозяйственно‑дипломатической деятельностью. К тому же на нём теперь лежала громадная ответственность за деньги, материальные ценности, людей, успех всего дела. Осознание этого тоже сильно выматывало.

К себе в номер общежития Одиссей вернулся только в начале одиннадцатого ночи, и в изнеможении рухнул на постель. Но заснуть ему не дали. Вскоре явился Лаптев, который оказывается с самого утра разыскивал его.

– Ну и проворен же ты, брат! Я за тобой на авто по всему городу не поспеваю. Наверное, полбочки бензина сжёг, а нагнал только теперь. Одевайся, поехали! Хочу пригласить тебя на свой День Рождения.

Никаких отговорок измученного соратника комиссар слушать не хотел. Одиссей понял, что ему не отвязаться от навязчивого гостя.

Он был уверен, что комиссар приехал обсудить с ним то, что произошло вчера. Но за всю дорогу Гранит ни словом не обмолвился о том, что ему известно о совещании, на котором решалась его судьба. То ли он действительно не знал, какая грозовая туча нависла над его головой, то ли был поразительно самонадеян.

Они приехали в великокняжескую резиденцию Лаптева. С последнего посещения Лукова обстановка здесь стала ещё шикарней: появилась новая антикварная мебель, вазы с экзотическими растениями. Теперь комиссар занимал ещё больше помещений. Признаться после вчерашнего совещания Одиссей ожидал увидеть совсем другого Лаптева, – подавленного, притихшего. А он, глядите‑ка, держится с уверенной вальяжностью и даже устраивает приёмы с почти губернаторским размахом, как будто ему ничего не угрожает! И действительно, не смотря на вчерашние разоблачения, Лаптева пока не лишили автомобиля, которым он пользовался, не имея на то никаких прав, и не выселили из княжеских палат. Одиссей был озадачен. Происходящее выглядело полнейшим абсурдом.

«Неужели местная бюрократическая машина столь неповоротлива?! Или же этот „лапоть“ просто оказался не по зубам местным блюстителям пролетарской морали? – недоумевал Одиссей, осматриваясь. – Выходит, поругали‑поругали, а тронуть побоялись. Даже машину оставили на всякий случай, чтобы не раздражать гостя и его возможных московских покровителей».

В центре просторной залы под массивной люстрой в полсотни свечей был накрыт шикарный стол на семнадцать персон. Здесь было много вина, коньяку, ликёров, разнообразных закусок. Слух гостей услаждали музыканты приглашённого узбекского ансамбля в национальных костюмах. Две домработницы в кружевных белоснежных передниках заканчивали сервировку. Какая‑то девица, повесив меховую накидку на спинку стула, бренчала на пианино в соседней зале. Ещё одна молодая гостья в яркой косметике, напоминающей боевую раскраску индейского воина, вилась вокруг комиссара.

Впрочем, кажется все присутствующие дамы, нет‑нет, да бросали заинтересованные взгляды в сторону хозяина вечера. Насколько Луков успел заметить, женщины вообще проявляли к личности молодого комиссара повышенный интерес. Одиссей не мог понять, в чём был секрет сногсшибательной привлекательности для противоположного пола этого коротышки. Ведь Лаптев совсем не блистал красотой. Он был невысокого роста, черты его лица были неправильными, губы‑лепёшки, беззубая улыбка, сломанный кривой нос. И всё‑таки даже красавицы были явно не прочь повиснуть у него на шее. В чём тут было дело? Быть может женщин инстинктивно привлекал магнетизм его натуры, способность из любых ситуаций выходить победителем.

Или же дам манил почти мистический дар этого авантюриста привлекать деньги в больших количествах? А может всё дело было в бешеной энергетике? Во всяком случае внешняя «некрасивость» с избытком искупалась в этом мужчине живостью характера. Когда он говорил, то источал массу обаяния. Глаза его искрились, мимика и жестикуляция были яркими и живыми, а смех звучал чертовски заразительно. Стоило Лаптеву где‑то появиться, как он моментально оказывался в центре всеобщего внимания, окружённым самыми хорошенькими женщинами…