Лисевич - Из книг мудрецов (проза древнего китая)

Стр. 86. Хэсюевы времена — времена легендарного «золотого века», далекой древности, когда у народа «не было ни начальников, ни старших», и сам он «не ведал ни алчности, ни страстей». Хэ Сюя иногда отождествляют с мифическим Огненным владыкой, божеством Солнца и огня, который, в свою очередь, в ряде мифологических фрагментов предстает как Божественный землепашец, впервые научивший людей сеять злаки и собирать урожай. Огненный владыка также научил людей отличать ядовитые травы от полезных, изобрел солнечные часы, дабы люди вели счет времени, и впервые учредил рынки, чтобы они могли там выменивать вещи, в которых нуждались. Исходя из всего этого, «Хэсюевы времена» в китайской традиции — это не просто «золотой век» естественного состояния человека, но и легендарный переломный момент, когда появляются первые начатки цивилизации.

Стр. 87. Яо и Шунъ — совершенномудрые государи далекой древности, якобы правившие Китаем приблизительно в XXIII—XXII вв. до н. э. Китайская традиция считала их образцом добродетели, благочестия и успешного осуществления принципа «недеяния» в государственном управлении. Их жизнь проходила в предельной простоте: они жили в хижинах, крытых камышом, одевались в пеньковое платье, ели из глиняных чашек. Во всех лишениях, выпадавших на долю их подданных, они винили только свое собственное нерадение. «Это я виноват, что он голоден!» — корил себя Яо, если кому-то из подданных его нечего было есть; «Я довел его до этого!» — говорил он, когда кто-либо из подданных совершал проступок. В отличие от узурпатора Тянь Чэн-цзы, упомянутого в тексте, Яо не только не дорожил своим престолом, но, напротив, постоянно искал более достойного преемника, которому он мог бы уступить власть. В конце концов, таким избранником стал добродетельный земледелец Шунь, не питавший злобы даже к своим обидчикам и превзошедший всех в сыновней почтительности и братской любви.

Стр. 88. Лун Фэн был обезглавлен, у Би Ганя вынули из груди сердце, Чан Хуну выпустили кишки, тело Цзысюя бросили в реку...— Перечисленные герои древних легенд фигурируют в китайской литературе как образцы добродетельных советников, невинно пострадавших от жестокости неправедных государей. Первые два пытались наставить на путь истины погрязшего в разврате и злодействах последнего государя династии Инь Чжоу Синя (1098—1066 гг. до н. э.). Особенно настойчив был в своих наставлениях Би Гань, приходившийся старшим дядей идущему к неминуемой гибели деспоту и потому рассчитывавший на его почтительность. Однако когда тому наскучили советы, он под хохот придворных решил проверить, «правда ли, что в сердце мудреца семь отверстий», и приказал вырвать сердце из груди Би Ганя. Чан Хун столь же неудачно пытался давать советы чжоускому царю Лин-вану (571—545 гг. до н. э.). Что же до Цзы-сюя, советника могущественного «гегемона» Фу Ча, царя восточного царства У (495—473 гг. до н. э.), то он сам покончил с собой по приказу прогневавшегося на него государя, но в погребенье ему было отказано, и тело его унесла речная стихия.

Разбойник Чжи.— В Древнем Китае его называли разбойником, пожалуй, в том же смысле, в каком называли вором Стеньку Разина. В действительности же он был предводителем многотысячной вольницы, которая не признавала властей предержащих и нападала на города и царства, сея на своем пути смерть и ужас. Сам Чжи был, по-видимому, личностью исключительной, коль скоро из всех подобных атаманов один вошел в древнюю литературу. «Сердце его — будто бьющий фонтаном источник, мысль — будто смерч, силы хватит, чтобы справиться с любым врагом, а красноречия — чтобы приукрасить любое злодеяние»,— так рисует его портрет не вошедшая в наш сборник 29 глава «Чжуан-цзы». Конфуций, мечтавший «упорядочить» Поднебесную, отправился было в его ставку с увещеваниями, но едва унес ноги. Охваченный страхом, философ «трижды ронял вожжи», глаза ему застлал туман, он побледнел, «словно угасший пепел». Ощущение было таким, как будто он «попытался, погладив тигра по головке, заплести ему усы и чуть было не угодил ему в пасть». Ему не удалось прельстить «разбойника» перспективой добропорядочного существования в качестве правителя удела — Чжи не устраивала вся система общественных взаимоотношений Древнего Китая, исполненная насилия, лжи и лицемерия. «Почему в Поднебесной разбойником зовут меня, Чжи, а не тебя, Конфуций?! — гневно бросил он в лицо философу.— Уходи — не то я добавлю твою печень к нашей сегодняшней трапезе!»

Стр. 88. «Дрянным оказалось вино из Лу, а осаде подвергли Ханьдань».— Старая китайская поговорка, аналогичная русской «в чужом пиру похмелье». Некогда на одном из съездов китайских царей чускому царю -«гегемону» виночерпий поднес дрянное вино из царства Лу под видом знаменитого вина из царства Чжао. Результатом этой интриги явилось нападение разгневанного «гегемона» на Чжао и осада столицы этого государства, города Ханьдань.

Стр. 89. ...заткните уши слепцу Куану, залепите глаза Ли Чжу... переломайте пальцы Гун Чую... отбросьте деяния Цээна и Ши, заткните рот Яну и Мо...» — Здесь названы имена «лучших в своем роде», имена легендарных и исторических личностей, являвшихся эталоном достижений древней культуры. Так, Ши Куан был слепым музыкантом с исключительно чутким слухом: по звучанию струн и барабанов он мог определять грядущую победу и поражение, а своей игрой способен был взволновать мировые стихии, вызвать дождь и ветер. Ли Чжу, якобы живший в мифические времена Желтого владыки — Хуан-ди, обладал исключительным зрением и мог разглядеть волосок за сто шагов; Гун Чуй — искусный мастер, легендарный изобретатель стрел; Цзэн-цзы был известным философом (см. комм, на с. 330), а Ши Ю—хронистом. Философы Ян Чжу и Мо-цзы хотя и считаются прямой противоположностью друг другу (первый как образец эгоизма, второй — альтруизма), однако оба отличались большой критической направленностью ума. Автор в их лице как бы осуждает «чемпионов» древней цивилизации, не позволяющих обычным людям раскрыть свои истинные способности.

Стр. 90. Времена Жунчэна и Датина, Бохуана и Чжунъяна, Лилу и Лисюя, Сюаньюаня и Хэсюя, Цзуньлу и Чжуюна, Фу Си и Шэнь Нуна.— Речь идет о «золотом веке» мифической древности, «Хэсюевых временах» (см. комм, на с. 337), и персонажи, здесь названные,— мифические. Часть из них обрела в китайской традиции статус божественных первопредков, например, Фу Си и Сюаньюань (другое имя Хуан-ди, Желтого владыки), часть сделалась их божественными помощниками. Подробнее о них будет сказано там, где эти имена будут более конкретно привязаны к тексту.

«...народ завязывал узелки на веревках...» — Есть предположение, что в глубокой древности иероглифическому письму в Китае предшествовало узелковое письмо, подобное перуанским кипу.