Марьяна Сурикова - Мотылек

— Отпустите, иначе закричу, — я снова рванулась, а верёвка больно впилась в запястья.

— Закричишь и что? Позовёшь на помощь? Когда ты решила, что я пришёл избить тебя, то была к этому готова. Готова к телесному наказанию Рози. Так неужели это лучше моих ласк? Ты настолько привыкла, чтобы тебя били?

— К этому нельзя привыкнуть.

— Значит, Катрин не раз прикладывала свою руку?

— Обычно она отдавала приказ слугам. Чего вы хотите, граф?

— Хочу, чтобы ты стонала от удовольствия, чтобы просила меня не останавливаться, как тогда в лабиринте. Ты удивительно хороша в такие мгновения и даже не осознаёшь этого. Чувственность проскальзывает в каждом твоём движении, ты ласкова и покорна, когда отдаёшься охватившей тебя страсти. Меня возбуждает это сочетание, Рози, — он склонился, нежно коснулся губами ушной раковины, выдохнул хрипло, — очень.

Отстранился, чтобы провести подушечками пальцев по моему подбородку и повернуть голову, принуждая посмотреть ему в глаза.

— Даже не представляешь, какое это удовольствие, прикасаться к тебе. Поэтому, как бы ты ни просила, я не отпущу... пока.

Я предприняла последнюю попытку остановить его.

— Джаральд, умоляю, прошу, пожалуйста.

— Умоляешь? Снова зовёшь по имени? Уже намного лучше, Рози, а теперь продолжим.

И кисточка заскользила дальше по телу, плечам и груди, животу и внутренней стороне бёдер, выводя свои горячие узоры. Я вздрагивала, закусывала губу и пыталась ухватить пальцами узел, чтобы расплести верёвку. Джаральд увлечённо рисовал, закручивая удивительные завитки, следуя по самым чувствительным местам, и я только диву давалась, как он успел их запомнить. Мне показалось, что узел почти поддался, когда отчим оторвался от своего увлекательного занятия и очень нежно провёл пальцами вверх, от ключицы до локтевой впадинки и выше, к запястью, погладил ласково и вдруг резко дёрнул верёвку, затянув узел туже.

— Ах!

Граф молча склонился надо мной, лёгкий поцелуй пришёлся в основание шеи. Джаральд чуть прихватил зубами кожу, а потом его язык стал следовать по пути выведенного на коже рисунка, то нажимая, то почти не касаясь. Он слизывал с меня сладкие узоры, пока я дрожала, билась в прочных путах, будто мошка, пойманная в паутину. Поднимала голову, ловила его горящий взгляд, падала обратно на подушку, почти плакала от удовольствия, отчаяния, обжигающей страсти и безрассудного влечения.

— Как сладко, Рози, — промолвил граф, на миг отрываясь от своего вкусного наказания. Он потянулся к серебряному ведёрку и вынул кусочек льда. Я вздрогнула, когда квадратный кубик лёг во впадинку между грудями. Джаральд обвёл его языком по кругу, собирая капли. Лёд таял и заскользил вниз, граф подхватил его губами, опуская до самого пупка, а потом ещё ниже, пока холод не обжёг возбуждённый крошечный бугорок. Отчим втянул кубик в рот и согрел чувствительную вершинку своим дыханием.

Привстав на руках, Джаральд переместился выше и склонился к моему лицу, чтобы положить ледяной кубик мне в рот. Я с жадностью приняла его. После страстных ласк в горле ужасно пересохло, пить хотелось просто невероятно. Пока я наслаждалась этим необычным способом утолить свою жажду, Джаральд снова принялся мучить меня.

Кисточка вернулась обратно, и обжигающий кончик обвёл ореол соска, а следом прошёлся кусочек льда. Шоколад мгновенно застыл, и горячие губы снова расплавили его. Теперь Джаральд сразу провёл прямую линию вниз, до припухшего бугорка, и язык незамедлительно слизал сладко-горькую пряность, задержавшись немного, чтобы скользнуть в узкую щель, отчего я резко прогнулась в пояснице, натянув и без того тугие верёвки. Лёд больше не остужал, а лишь распалял моё желание. Капли стекали в пупок, в ключицу, во все впадинки, скользили по груди, животу, между влажными складками, а отчим ловил их губами.

Я медленно сходила с ума от обжигающих и ледяных прикосновений, от колючей сладкой ломоты в теле. Чувствовала почти физическую боль. Она прокатывалась под кожей, крутила меня, сжимала тело в сладких спазмах, мне хотелось вырваться из её объятий, освободиться от томительного болезненного возбуждения.

Предупреждения отчима уже не помогали, верёвки впивались сильнее, натирали запястья, потому что я не могла не шевелиться, напротив, изгибалась и извивалась, не имея сил остановиться.

— Я помню, что у тебя очень чувствительные ножки, — хрипло прошептал Джаральд. Он убрал кисть и лёд, давая мне возможность перевести дыхание, и потянулся к пиале, в которой оказалось золотистое оливковое масло. Смазал мне плечи, слегка помассировал, потом пробежался вдоль нежных полушарий груди, захватывая затвердевшие соски, погладил живот и бедра.

Его массаж был таким откровенным и нежным. Граф гладил, сжимал, надавливал, разминал, подмечая мою малейшую реакцию и запоминая новые чувствительные участки, и наконец добрался до стоп. Он нежно раздвигал пальчики, массировал подушечки, пяточку и изящный свод. Я мурчала, как кошка на тёплом солнышке. Тело обмякло послушной глиной, само просилось к нему в руки, ждало горячего проникновения, хотело ощутить его силу, его движения и сладостную дрожь.

Пальцы отчима творили своё волшебство, с каждым прикосновением разжигая желание уже до невозможного накала, пока оно не стало нестерпимым, и я потянулась к мужчине и невнятно молила о чем-то. Он ответил на мольбу тем, что освободил щиколотки из петель, мягко удерживая их ладонями, покрыл поцелуями, нежно прикусывая, втягивая в рот пальчики, легонько посасывая.

Когда задохнулась на миг от ярких ощущений, отчим перевернул меня на живот, ловко продел щиколотки обратно в петли и оседлал мои бедра подобно наезднику. Он просунул член между ягодиц, сдавил их ладонями, но не вошёл внутрь, а двигался между упругими полушариями вверх и вниз, пока я не ощутила его напряжение, а в следующую секунду горячие капли упали мне на спину. Послышался негромкий удовлетворённый выдох, и Джаральд неспешно поднялся с меня. Грубая ткань заменила шелковистую нежность кожи. Граф стирал капли семени и масла с моей спины, ягодиц, небрежно проводя между лопаток, ног, по пояснице и бёдрам, а затем быстро развязал узел верёвки, удерживающей запястья, и отпустил меня на свободу.

Я в полной мере теперь осознала, в чём состояло его наказание. Тело продолжало крутить от лихорадочного нетерпения. Ведь только сейчас ощущала его тяжесть, слышала хриплое дыхание и впитывала кожей его возбуждение, а теперь он отстранился, удовлетворённый, отплативший за моё безрассудство в полной мере. Свёл с ума и бросил на полпути, оставляя гулкое разочарование в разом опустевшей душе. Меня всё больше и больше охватывала тоска, вторившая ноющему желанию, не отпускавшему тело. И эта его небрежность и то, как он бросил мне кусок испачканной ткани, предлагая дальше вытираться самой.