Лесса Каури - Золушки при делах. Часть 2

- Чудесное кольцо, Твое Высочество, такое красивое, такое большое! Здоровское кольцо!

- Подарила бы тебе его с удовольствием, - хмыкнула Бруни, - но не могу!

Они ушли, переговариваясь.

В маленькой комнате позади примерочной, Артазель, сидя за столом, с воодушевлением набрасывал на большом листе бумаги эскизы свадебного платья, и даже не подозревал, что совсем рядом с ним находится Его Величество Редьярд Третий…

Король со счастливой улыбкой отпрянул от потайного глазка. Услышав в коридоре разговор Бруни и Клозильды, он не зря нырнул в этот секретный кабинет, из которого примерочная была видна, как на ладони!

Редьярд поправил ставший тесным гульфик... Маленький портной прав!

Какая мощь!

Какая скульптурность!

Какая пластика!

Все это должно оказаться в его руках! В одежде… А лучше без нее!

***

Большой Поэтический турнир начинался сразу после Весеннего бала, подобно паводку затопляя городские площади. Труверы, менестрели, стихоплеты и графоманы читали почтенной публике свои шедевры, соревнуясь в звучности голосов и артистизме. Любой мог принять участие в соревновании, но надо сказать, что публика в Вишенроге, как и во всяком столичном городе, была избалована зрелищами и неплохо разбиралась в стихах. Поэтому в следующий круг турнира – квартальный, выходили немногие. Большинство же было освистано и прогнано прочь. Иногда пинками.

В наступающих сумерках рядом с фургоном горел костерок, бросая на его аляповато раскрашенную стену танцующие отблески. Они оживляли изображение эльфийки, которое начинало соблазнительно шевелиться. С площади звучал сильный и срывающийся от волнения голос молодого поэта:

Клин журавлиный, тянущийся ввысь,

Дарит сердцу – печаль, а мечте – колыбель.

Невзирая на все и живя невзначай,

Нарисуй мне на облаке

Белую дверь.

Дома, смотрящие на площадь фасадами, заглушали чтеца, и казалось, его голос звучит издалека. То ли из прошлого, то ли из будущего.

К своим собственным снам на рассвете вернись,

Опустив мне в ладони серебряной искрой,

Невесомым пером и дыханьем небыстрым

Сюжет для романа

с названием «Жизнь».

Гент Мертвая голова, сидящий на приступочке фургона, покачал головой и хмыкнул.

- Придумают тоже! Роман с названием «Жизнь»!

- Ничего удивительного, - возразила Алли, задумчиво помешивая морс в висящем на распорках над огнем котелке. – Каждый из нас проживает свою историю, которую вполне можно назвать романом!

- Мне по вкусу героические баллады, - засмеялся Гент, - там есть размах, и вообще, есть чему поучиться.

В неуклонно надвигающейся на Вишенрог ночи голос поэта взял финальную ноту:

Я вот этим ключом отопру все замки,

И не скрипнут блестящие петли случайно…

Мы, как небо и птица, стали близки,

Называя друг друга

мечтой и печалью.*

*стихи автора

- Какая чушь! – послышался скрипучий голос магистра Иживолиса. – Алли, где мой морс?

Девушка молча налила морса в кружку и передала Генту, который протянул ее в темноту фургона.

- Вы никогда не верили в любовь, мэтр, - грустно произнесла она, разливая оставшийся напиток по кружкам для себя и Гентукки. – И, наверное, никогда не поверите! А между тем она существует!

- Нет ничего более эфемерного, чем любовь, - прозвучало из фургона. – Прекрасный призрак, за которым люди носятся, сломя голову, забывая о собственном благополучии. Некоторым кажется, будто они, наконец, достигли ее… И они любуются ею с улыбкой слабоумных, не подозревая, что перед ними пустота.

- Подозреваю, что вы говорите страшные вещи, мэтр, - ухмыльнулся Гент, - но поскольку они ко мне не относятс, мне проще. А вот Алли сейчас расплачется…

- Не дождешься, - вскинула подбородок та. Ее глаза блестели. – Мэтр, вы как всегда правы! Я – та, что в поисках любви носится по всему Тикрею, сломя голову и забывая о собственном благополучии. Хотя я предпочла бы найти ее рядом…

- И мы называли бы друг друга «мечтой и печалью»? – голос Людвина сочился ядом.

Алли только головой покачала. Запрокинув голову, загляделась на звезды.

- Иногда мне хочется, чтобы этот мир исчез, - пробормотала она, - в нем так много боли!

- Ни капли, - мэтр Иживолис откинул занавесь и появился на пороге фургона, - вся боль только в твоей голове, девочка! Налей мне еще морса!

Котелок был пуст. Тяжело вздохнув, девушка поднялась, сняла с крюка в стене фургона ведро и пошла за водой к ближайшему колодцу.

Гентукки пересел к костру, освобождая свое место для магистра. Протянул ладони к огню.

- Когда мы двинемся дальше, мэтр? Сразу после окончания турнира?

Людвин тоже посмотрел на небо.

- Боюсь, - сказал он, - нам придется задержаться.

Гент Мертвая голова посмотрел на него с удивлением, но промолчал.

С площади доносились крики толпы в поддержку поэта.

- Любви не существует, - вдруг проговорил магистр и скрылся в фургоне. И уже оттуда добавил. – В отличие от сострадания.

***

Глава клана Смертей-с-ветки, Дархан Асаш, откинул полог молельни и шагнул внутрь. Клан с незапамятных времен жил в лесах к северу от Вишенрога, стараясь свести общение с людьми на нет. Но, к сожалению, люди быстро научились производить такие вещи, которые оборотни делать не умели. Поэтому приходилось посещать ближайшие ярмарки, меняя звериные шкуры и целебные травы на оружие и полезные в быту мелочи, без которых фарги устраивали настоящие домашние скандалы.

В маленькой – два на два шага – молельне было темно. Несколько полосок света – из прорех в шкурах, накрывающих шалаш, разрезали темноту, как сияющие лезвия. Дархан сел, скрестив ноги, и прикрыл веки. В темноте под ними вспыхнули две злые желтые точки. Были времена, когда он, от всего сердца молясь Арристо, видел под веками лишь темноту. И тогда хотелось плакать в небо, как котенку, брошенному матерью в пургу. Но однажды он снова увидел их – глаза бога. И с тех пор видел постоянно, когда молился, с радостью отмечая, как в ответ на его молитвы ярче становятся сакральные огни. Молился глава клана не часто. Суровая жизнь в лесах оставляла время лишь на выживание, да и молитва не приносила покоя. Вместо него почему-то вспоминались старые обиды – между своими, между своими и чужими. Вот, например, совсем недавно, как гнали парни из соседней деревеньки рыжего Зохана, посмевшего подружиться с человеческой девчонкой. Не было между ними ничего – он, глава, почуял бы. Лишь интерес друг к другу молодых сердец, бившихся в одинаковом авантюрном ритме. Возможно, позже из этого и выросло бы что-то большее, если бы не удар вилами в спину рыжему пацаненку. Удар, от которого он не оправился и до сих пор, несмотря на совместные усилия клановой знахарки Золлы и человеческой ведьмы Эстель, пришедшей на помощь, хотя никто ее не звал.