Владимир Кирсанов - 69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы

Происходил род Вигелей то ли от шведов, то ли, как выражался сам Вигель, от чухонцев. Дед Вигеля был взят в плен под Полтавою во время войны со шведами, а отец уже верою и правдою служил Петру III. На царские именины был ему обещан чин флигель-адъютанта, но… не сбылось. Екатерина вступила на престол, а отец Вигеля, подобно деду Пушкина – отправился «в крепость, в карантин». Однако царской милостью был отпущен и прослужил Екатерине II 35 лет. Всегда с благоговением произносил ее имя. По выходу в отставку он выбрал себе место киевского обер-коменданта, отказавшись от должности губернатора Олонецкого края. C 1806 года старший Вигель был первым губернатором Пензы.

В детстве мальчик, воспитывавшийся в набожной обстановке в Киево-Печерской лавре, одновременно приходил восторг от сказок «Тысячи и одной ночи», которые слышал из уст приятельницы кормилицы. С семи лет «народное» воспитание сменили нанятые учителя – из немцев.

Особенно мучило мальчика невнимание со стороны отца, который был занят государевой службой, – он тосковал и по ласке, и даже по наказанию. Позже Вигель признавался, что равнодушие отца отняло у него «много счастья». Матушка, напротив, стала лучшей подругой, с которой юный Филипп познал «и радости, и гнев, и нежнейшие восторги, и слезы…». Этот недостаток отеческой любви, как правило, является одним из факторов, которые способствуют проявлению скрытых гомосексуальных наклонностей… Их, наклонности, Вигель осторожно называл «странностью своей природы». Они, кстати, судя по всему, проявились в довольно раннем детстве. Из первых воспоминаний запомнится юному Филиппу упорное наставление одной из материнских подруг г-жи де-Шардон – «как можно любезнее вести себя с маленькими девочками и тем приготовлять себя к будущим успехам с большими». Наставление, реализованное лишь однажды – в самом юном возрасте. В 10 лет Филипп пристрастился подглядывать за тем, «как говорили о любви». Надо полагать, что мальчику довелось наблюдать не только разговоры, но и действия. Под впечатлением от увиденного он решил объясниться в любви маленькой княжне Хованской. Девочка ответила взаимностью… За каким таким занятием застал Филиппа и юную княжну учитель танца Потто неизвестно. Но скандал разразился такой, что высекли обоих.

Впрочем, все равно из друзей у Филиппа в основном были девочки. Он очень любил свою старшую сестру, которая вышла замуж и к которой он незадолго до 1800 года переехал в Москву. Там Филипп был отдан в пансион мадам Форсевиль… Он очень тосковал по маменьке, и та нашла способ вернуть сына в Киев и при этом дать ему хорошее образование. На воспитание его взяла к себе подруга матери княгиня Голицына, содержавшая с десяток учителей для своих отпрысков.

Француз-гувернер де-Ролен-де-Бельвиль, который воспитывал девятерых будущих князей Голицыных, и соблазнил юного Филиппа вместе со страшим из детей Голицыных. Началось все с нескромных речей и непристойных анекдотов, которые настолько преумножили бесстыдство Филиппа, что… Впрочем, неизвестно, чем там у них все закончилось. И вообще, как позже посетует сам Вигель, «нравственный» француз в те времена – это нечто вроде диковинки.

Филиппу Вигелю более чем француз запомнился другой учитель – будущий русский Лафонтен – баснописец Иван Андреевич Крылов. Удивительно, что на склоне лет Вигель будет по-настоящему восхищаться этим человеком, возможно, во многом оправдывая свое гомосексуальное одиночество. Крылов – личность странная, он не знал ни дружбы, ни любви. Он никогда не был женат, страдал обжорством, известен был, может быть, более своей леностью, а не острым языком – «две трети столетия прошел он один» и, конечно, слухами о низкой страсти к маленьким девочкам.

После десяти месяцев домашнего образования в доме Голицыных под Киевом Филипп вместе с Михаилом Голицыным был определен в московский архив Иностранной коллегии – там, на окраине Москвы, он переписывал «пуки полуистлевших столбцов».

В архиве Вигель познакомился со страшим сыном своего главного начальника Владимиром Бантыш-Каменским. К «надворному советнику и весьма зрелому молодому человеку я почувствовал омерзение… Не краснея, нельзя говорить о нем… его низости и пороками не стану пачкать сих страниц», – напишет он в своих записках на склоне жизни. А зря… Конечно же, старший из Каменских ославился на всю Россию пристрастием к крестьянским мальчикам. Но стоило ли так жестоко относиться к «пороку» Каменского, за который тот пострадал (за мужеложство заточен в монастырь на всю жизнь) гораздо сильнее того же Вигеля, отделавшегося за увлечение офицерами вице-губернаторской ссылкой.

Там же, среди «архивных юношей», как метко назовет их Александр Пушкин, ждал академических свершений, словно «блуждающая комета» (Вигель), сам Дима Блудов, будущий председатель Комитета Министров и Государственного Совета, принявший в свое время в наследство от Сергея Уварова Академию наук.

Все свободное время Филипп проводит в театрах, увлеченный литературой, и на московских балах.

В 1803 году Вигель отправляется в Петербург – город, в котором «только две дороги – общество и служба – выводят молодых людей из безвестности». С этого времени начинается его светская и государственная карьера. В свете его представляет один из бывших партнеров по юношеским сексуальным играм – князь Федор Голицын. А двери знатных домов и министерств открывают письма отца…

Вигель был причислен к одному из министерских департаментов, но два года только получал жалованье и не ходил на работу из-за бюрократических проволочек при создании министерства, в котором он закончит свою службу в должности директора Департамента духовных дел. Во многих своих неудачах чиновника Вигель винил знаменитого Сперанского, нещадным критиком которого был и сильно ненавидел: даже в мемуарах жалел из-за того, что Александр не казнил его.

Из-за безденежья в 1805 году Вигель напросился принять участие в русском посольстве в Китай, которое закончилось неудачей – послы в Пекин так и не попали. Вскоре Вигель вернулся в Петербург.

В 1808 году он присутствует на открытии Царскосельского лицея, где видит юного Александра Пушкина. Вскоре им предстоит стать друзьями.

Войну 1812 года Вигель встретил в Вильне. Предприняв попытку записаться в ополчение, он все-таки остается при сестрах. «Мужчинка ледащий» делается на время войны «опорой и защитой» своим сестрам. Все остальные члены многочисленного семейства оказываются в армии.

В 1814 году в Петербурге составилась интересная «холостяцкая компания» – Дмитрий Васильевич Дашков (1788-1839), воспитанник поэта и министра иностранных дел известного гомосексуала Ивана Дмитриева, и автор «критической брошюры» поэт Константин Батюшков (еще в разуме и отличавшийся «незлобивым самолюбием»), тот самый Блудов, Дмитрий Николаевич (1785-1864), и Вигель… Вся члены компании известны своими гомосексуальными склонностями, но главное – склонностями литературными. «Живши посреди друзей русской литературы, я неприметным образом с нею ознакомился и стал более заниматься ею», – напишет в «Записках» Вигель. Среди четырех приятелей регулярно появляется пятый – бывший учитель Вигеля баснописец Иван Крылов. Возможно, тогда и возникла мысль составить из себя небольшое общество «Арзамасских безвестных литераторов», вошедшее в историю русской литературы как общество «Арзамас». Общество собиралась каждую неделю по четвергам у одного из двух женатых членов его – Блудова или Сергея Уварова (того самого, который протежировал Дундукову в академии – «…почему он заседает? Оттого что жопа есть»). В «Арзамасе», по словам Вигеля, верховодил Василий Жуковский. На каждый вечер он придумывал подавать жареного гуся (так как более всего славились в России арзамасские гуси). Называть друг друга было решено именами на новый лад, которые тут же и позаимствовали из баллад Жуковского. Не случайно ли особы с гомосексуальной репутацией получили имена именно на женский лад?.. Уваров – Старушка, Блудов – Кассандра, Жуковский – Светлана… Вигеля же прозвали Ивиковым Журавлем (намек на язвительные насмешки над противниками). Так и прозаседали два года. «Арзамас» пережил собрания славянофилов и ретроградов в шишковской «Беседе», а русская литература расцвела либералами из «Арзамаса», среди которых неожиданно расцвел и Пушкин, принятый в «Арзамас» под именем Сверчка в 1817 году.