Маргарет МакХейзер - Уродина

— Они были вместе уже несколько лет. Она переехала сюда, чтобы быть с ним.

— Пока мы еще были женаты, — шепчу я, когда все части головоломки начинают вставать на свои места.

— Да. Мне жаль, — говорит Харрис с другого конца комнаты.

— Лили, все, что вы можете рассказать нам о Тренте, поможет нам в нашем расследовании против него.

— Что он с ней сделал? — тихо спрашиваю я, глядя детективу прямо в глаза.

— Он сломал ей челюсть, таз, разодрал руку и разбил голову так, что ей потребовалось накладывать швы.

— Не говорите мне больше ничего, — шепчу я. — Я не могу слышать о том, что он сделал, — мгновенно меня бросает в воспоминания о том, как он избил меня в последний раз, как продолжал бить меня головой о холодильник. Поднимая руку, я касаюсь места на голове, где были швы. — Мне плохо, — говорю я, встаю и бегу в уборную.

— Лили, — Питер окликает меня. Но я продолжаю качать головой, пока бегу в уборную, открываю туалетную кабинку, и меня рвет в унитаз. Меня рвет снова и снова. И, когда в моем желудке ничего не остается, я сажусь на пол, сворачиваюсь клубочком и начинаю плакать.

— Лили, — говорит тихо Джонс, подходя к уборной.

— Уходите, дайте мне пару минут, — успеваю сказать я, пока рыдаю.

— Я просто хочу рассказать вам историю. Это нормально, если я сделаю это?

Сквозь слезы я шепчу:

— Да.

— Я хочу рассказать вам о девушке, которая еще в средней школе влюбилась в спортивную звезду школы. Он был популярен и хорош собой, все девушки хотели с ним встречаться, и, как говорится, все парни хотели быть им. Но он положил глаз на эксцентричную девушку, и они оказались вместе.

— Это красивая история, — говорю я через дверь, когда беру себя в руки и сажусь на крышку унитаза.

— Была, пока он не решил, что хочет, чтобы она делала то, чего не хочет сама.

— Что он хотел от нее?

— Он хотел, чтобы она продавала свое тело. Он думал, что так она сможет заработать для него больше денег.

— Боже мой, — говорю я, выходя из кабинки, и иду умыть лицо и руки. — Что с ней случилось?

— Она начала делать это, потому что думала, что так он будет любить ее больше. Но когда она не зарабатывала для него достаточно денег, он ее избивал, чтобы заставить работать усерднее.

— Боже мой, — говорю я, поднимая взгляд на нее.

— Но после нескольких лет запугиваний и избиений она, наконец, поняла — то, что он делал, было далеко от любви.

— Вы спасли ее? — спрашиваю я, вытирая руки и опираясь на стену уборной.

— Нет, Лили, я не спасла ее. Она сама себя спасла. Она приняла осознанное решение изменить свою жизнь, принять свое прошлое и двигаться дальше — в будущее. Она также, наконец, поняла, насколько она сильна как женщина и заявила на этого жалкого сукина сына. Она пошла в суд на слушание его дела, встала с расправленными плечами и гордо поднятой головой и дала показания против него.

— Вау, — я смотрю на ее обувь, избегая смотреть ей в глаза. — Что с ней случилось?

— Почему вы не спрашиваете, что случилось с ним?

— Потому что верю, что с ним разобрались в судебном порядке.

Уголки ее губ приподнимаются в полуулыбке, и она говорит:

— Вы смотрите на нее.

Мои руки покрываются мурашками, и я застываю, восхищенная ею.

— Вау.

— Вы можете сделать это, Лили. Если есть что-то, что вы можете рассказать мне, что поможет мне засадить его за решетку, то, пожалуйста, мне нужно, чтобы вы были храброй.

Я открываю дверь и иду обратно в комнату, где все ждут, пока мы с Джонс вернемся.

— У меня есть, что рассказать, но у меня также есть кое-что, что может быть даже лучше.

— Что это? — спрашивает Джонс.

— У меня есть дневник, который я вела. Но он в доме моей лучшей подруги, и мне нужно забрать его.

— Дневник? Как журнал? — я киваю. — В нем есть подробности?

— Я могу рассказать вам некоторые подробности, — прерывает Дейл. — Лили появилась здесь занемевшая от холода с синими губами, потому что ушла от него, не имея ничего, кроме одежды, что была на ней. Я все записал и сохранил записи на случай, если бы возникли негативные последствия.

— Ты это сделал? — спрашиваю я Дейла.

— Да, прости, Лили. Я не хотел обманывать тебя, но я все это записал.

— Ты защищал меня. Я не злюсь.

— Пойду принесу их, — Дейл выскакивает из кабинета и возвращается через несколько минут с конвертом. — Я сделал копию для себя, но вот оригинал.

— Лили, когда вы сможете принести свой дневник?

— Я могу сходить туда сегодня после работы и забрать.

Мы договорились, что завтра утром я приду в полицейский участок и отдам им дневник. Они также сказали, что если мне нужно будет давать показания, то они поговорят с окружным прокурором и узнают, могу ли я сделать это посредством видеозаписи, чтобы мне не пришлось сталкиваться с Трентом. Когда они уходят, я молча остаюсь сидеть в кабинете Питера.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я качаю головой, а затем киваю:

— Не знаю. Я чувствую оцепенение.

— Слушай, давай я позвоню твоему парню и попрошу его забрать тебя. Отдохни оставшуюся часть дня, а завтра утром отправляйся в полицейский участок. Просто зайди ко мне после этого.

Я киваю, но не уверена, на что конкретно.

— Хорошо, — отвечаю на автомате.

Все подобно размытой туманности: слышу, как разговаривают Питер и Дейл, но я полностью отключена и не уверена, что происходит. Я просто сижу в кабинете Питера, уставившись в никуда.

Мой разум все кружится и кружится. Я оцепенела и к тому же запуталась. Не уверена, как долго я здесь сижу, потому что сейчас здесь тихо. Я никого не слышу. Может быть, они разговаривают, а, может, и нет. Я застряла в подвешенном состоянии где-то между адом и землей. Каждая эмоция, каждое чувство — все кипит прямо над поверхностью. Как действующий вулкан, ожидающий извержения.

— Лили, — спокойный глубокий голос Макса зовет меня.

Безучастно я смотрю в его темно-карие с зелеными вкраплениями глаза. Он что-то говорит? Он на самом деле здесь?

— Лили, — снова повторяет он, поднимая меня с кресла и обнимая.

— Он снова это сделал, — безжизненно говорю я.— Он причинил боль кому-то еще.

— Я знаю, Снежинка. Питер сказал мне. Я приехал сразу же, как он позвонил мне.

— Они хотят мой дневник. Мне нужно дать им мой дневник. Мы должны идти, — внезапно я чувствую крайнюю степень безотлагательности, вырываюсь из рук Макса и иду к своему столу, чтобы взять сумку.

Макс идет рядом со мной, сопровождая к моей машине. Но я не в том состоянии, чтобы сесть за руль.

— Вот, — говорю я, передавая ему свои ключи.

— Я на машине. Мы можем вернуться позже и забрать твою. Хорошо? — я киваю головой, засовываю ключи обратно и иду к машине Макса.

— Шейн уже дома? — спрашивает Макс. — Чтобы она могла впустить нас.