Геннадий Николаев - Освобождение Звезды

Сейчас, когда пишу эти строки, думаю: а как бы повел себя «деревен­щик» Федор Абрамов, доживи он до «перестройки» и нашего времени? От­вет, как это ни покажется странным, дает он сам в своих дневниках, фраг­менты из которых были опубликованы посмертно Л. В. Крутиковой-Абра­мовой («Известия», 04.02.1990). Вот некоторые из них:

«26.V1I.1968.

...вчера мы услышали по «Голосу Америки» трактат академика Сахарова. Потря­сающий документ! Глубочайший анализ современного состояния человечества, данный с позиции науки.

Но не сам анализ поражает — в конце концов критиков мы слыхали. Поражает масштабность мысли и концептуальность.

Сахаров говорит: если мы не сумеем преодолеть разобщенность человечества, человечество погибнет, уничтожит самое себя. Таковы запасы термоядерного оружия на земле. И пред этим фактом теряют свое значение все нынешние соц.-классовые теории. Они слишком узки, слишком конъюнктурны, чтобы вывести Человече­ство из тупика».

«17.XI.1969.

Все думаю — который уже день — как быть: писать или не писать по поводу исключения Солженицына из Союза писателей...

Сегодня повсеместно — не только у нас — растаптывается человек. И кто под­нимет знамя борьбы за человека?..

Вот и решай, как тебе быть. За Солженицына вступиться легко, для этого требу­ется мужество на минуту, а вот для того, чтобы Абрамовым быть в литературе, тре­буется мужество на всю жизнь.

...Перечитал, что записал, и взвыл от ужаса: во что же мы превратились? Поймут ли нормальные люди, из-за чего мы дрожали от страха? И куда же еще дальше?»

«18.XI.1969.

Решился. Посылаю письмо. Никакими соображениями и доводами нельзя оправ­дать рабское молчание. И мой голос в защиту Солженицына — это прежде всего го­лос в защиту себя. Кто ты — тварь дрожащая или человек?»

«15.Х1.1970.

...25 писателей подали голос протеста против исключения Солженицына. 25 из 7 или 8 тысяч. Вдумайтесь только в эти цифры!

Да, из литературы изгоняют Твардовского, первого нашего поэта... Значит — та­лант нам не нужен. Талант нам враждебен. Да и вообще нам не нужна литература, нужна только видимость, суррогат...»

Помню, когда в Ленинградском отделении Союза писателей стали гото­виться к юбилею Абрамова (60 лет ему исполнилось 29.02.1980), в «Звезде» создалась напряженная ситуация: как откликнуться? Обращаться к Холо­дову, который со всех трибун называл Абрамова «очернителем и антисо­ветчиком», глупо. Решили отправить поздравительную телеграмму от «звездинцев» Федору Александровичу домой и — никаких официальных «адресов». Подписать ее были готовы, вместе со мной, М. Панин, Н. Неуймина, А. Розен, А. Пикач, временно работавший в отделе критики, Т. Хо­мякова... Однако, зная характер нашего главного и не желая «подставлять» своих коЛлег, я послал телеграмму только за своей подписью.

С Абрамовым связано и специальное заседание редколлегии «Звезды», посвященное обсуждению рукописи Ю. Андреева «Долг перед полем» (в связи с выступлением Абрамова в «Правде» и его романом «Дом»).

Холопову статья нравилась, хотя бы потому, что направлена была против Абрамова. Однако подавляющее большинство выступавших не поддержало Холопова. Суть дела сконцентрирована в выступлении А. Урбана: «Андреев обви&яет Абрамова в очернительстве. Роман действительно проникнут тре­вогой. А постановление ЦК о Нечерноземье разве не продиктовано трево­гой в связи с реальным неблагополучием? Разве тревога писателя — не средство художественного воспитания? Нелепо и тенденциозно трактуется факт публикации выступления Абрамова в «Правде». Андреев требует поло­жительных решений от писателя. И это тоже нелепо, ибо и в жизни их еще нет, а писатель не призван давать готовые рецепты. Схематизм и риторика Андреева — не есть такое решение. И тон статьи недопустимый: поучаю­щий, указующий, не имеющий смысла в разговоре с писателем. Через два года после появления романа выступать с такой статьей недопустимо: слиш­ком много за это время было уже написано и сказано о «Доме». Я категори­чески против статьи».

Казалось бы, при почти единодушном неприятии статьи Ю. Андреева ее надо было просто-напросто вернуть автору и забыть про этот эпизод, как и бывало с тысячами неудачных статей. Нет, Холопов объявляет о своем ре­шении: «Сообщить автору все критические замечания, высказанные на дан­ном совещании, и, если он их учтет, расширив рамки статьи до проблемы «деревенской прозы» в целом, вернуться к ее обсуждению для возможной публикации».

Когда Андреев через очень короткое время принес «новый» вариант ста­тьи, Холопов готов был запустить ее в производство без обсуждения. Но — не решился. И снова мы все читали этот «новый» вариант, но теперь уже по­дали главному редактору свои письменные заключения. Статья Ю. Анд­реева была отклонена!

Вряд ли Абрамов знал об этой нашей «тихой» победе.

Но куда больше было поражений. О некоторых я уже упоминал. Вот еще несколько характерных примеров.

В конце июня 1979 года Анатолий Ким, московский прозаик, известный своими талантливыми рассказами и повестями» такими как «Голубой ост­ров», «Соловьиное эхо», «Собиратели трав», «Белка» и др., зашел в редак­цию и отдал лично мне повесть «Утопия Турина».

«Отличная повесть. В центре современный тип ищущего честного интеллигента, несколько витающего в облаках. Главная мысль — красота без внутреннего содер­жания бесплодна, истинная гармония в двуединстве внешней красоты и внутренней. Великолепен язык, пластичны образы, глубоки мысли. Горячо рекомендую повесть А. Кима, хотя и вижу некоторые незначительные огрехи и непрописанные места, с чем, уверен, автор легко и с готовностью справится. Кое-что уже намечено мною по тексту».

(Мой отзыв от 15.07.79 для главного редактора)

Прочтя повесть и мой отзыв, а также положительный отзыв Смоляна, Холопов решил дать нам «бой». К таким приемам он прибегал довольно час­то: одну и ту же вещь, которая ему не нравилась, но нравилась отделу про­зы, он запускал на два круга обсуждения: малый и большой. Так он посту­пил и с повестью А. Кима.

Первый крут — это сам Холопов, Жур, Смолян и я. Голоса разделились поровну. Второй круг — расширенное чтение: три — «за», четыре — «про­тив». Заключение Холопова: «Вернуть как идейно несостоявшуюся вещь». И тут же устроил нам со Смоляном разнос за попытку «протащить» безыдей­ную повесть.

Второй пример — замечательный роман ленинградского прозаика Юрия Слепухина «Сладостно и почетно». Юрий Григорьевич принес его в редак­цию и отдал М. М. Панину, назначенному после смерти А. С. Смоляна заве­дующим отделом прозы. При этом он рассказал нам историю написания ро­мана, во многом автобиографического. Герой, как и сам автор, в начале вой­ны подростком был вывезен в Германию, на одном из «аукционов» был взят в немецкую семью, причем интеллигентную, и это его спасло. В романе изображалась Германия военной поры со всеми подробностями бытовой жизни, и жизнь эта выглядела тяжелой, а люди — нормальными, не лишен­ными чувства сострадания и даже симпатичными, как те пожилые интелли­генты, которые спасли молодого русского.