Геннадий Николаев - Освобождение Звезды

Когда меня зачислили в штат «Звезды», Смолян как-то спросил, каких авторов я хотел бы предложить журналу. Я в первую очередь назвал, естест­венно, Тендрякова. Мы познакомились в 1965 году, когда Владимир Федоро­вич приезжал в Иркутск и мы путешествовали с ним по Байкалу. Как мощ­ный катализатор, он развил во мне потребность в критическом осмыслении жизни, а попросту говоря, основательно почистил мои еще во многом ком­сомольские мозги, призвал к серьезной работе в литературе. Я считаю его своим литературным отцом. Он дал мне рекомендацию в Союз писателей, хотя и предупреждал, что это не та организация, куда надо активно стре­миться. Мои статьи о нем печатались и в «Литературке», и в «Звезде», и в недавно опубликованной книге «Зона для гениев».

Тут важна предыстория. В 1966 году я уволился из системы средмаша (атомная промышленность), которой отдал более десяти лет жизни, и пере­шел работать в Иркутский филиал ВАМИ. В 1968 году в альманахе «Ангара» (предшественнике «Сибири») была напечатана первая моя повесть «Плеть о двух концах», из начинающего графомана я превратился в молодого, подаю­щего надежды автора, произведение которого одобрили такие серьезные

иркутские писатели, как Дмитрий Сергеев, Александр Вампилов, Марк Сер­геев, и московский классик — сам Владимир Тендряков! И когда после раз­грома «Ангары» за публикацию «Сказки о Тройке» братьев Стругацких и «Утиной охоты» Александра Вампилова иркутские писатели (так называе­мая «Иркутская стенка») выдвинули меня редактором обновленного альма­наха «Сибирь», я первым делом обратился к Тендрякову с просьбой дать что-нибудь для новой «Сибири». Сначала он отшутился: «Ты пишешь, Гена, что хотел бы печатать меня. Если я напишу такое, что можно печатать, то меня напечатают и здесь, а что невозможно... Зачем же мне подводить тебя. Право, я тебе не враг... Хотя, вот приедешь, покумекаем...» (письмо от 01.02.71). В апреле я получил от него письмо, в котором, в частности, есть такие строки: «У меня без особых перемен — работаю, работаю и... в стол. Кажется, даже смирился с этим обстоятельством. Вожусь сейчас с пьесой — тетя Катя (Е. Фурцева, министр культуры СССР. — Г. Я.) установила закры­тый конкурс, решил в нем участвовать, хотя толку и от этого не жду. Сегод­ня закончил ее (пьесу) вчерне, в грубой болванке. А в общем, время от вре­мени охватывает препакостное настроение: Уж не жду от жизни ничего я...» (письмо от 28.04.71).

В один из моих приездов в Москву я был у Тендрякова в Пахре и взял эту самую «пьесу для тети Кати». Называлась она так: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» — острая сатира на тупоголовую бюрократию, правя­щую бал в леспромхозе, а по сути, о партийно-советском стиле руководства искусством. Пьеса была опубликована в альманахе «Сибирь» (1971, № 6). Последствия не замедлили сказаться. От меня потребовали объяснительную ,в обком партии. Как стало известно позднее, первому секретарю обкома Н. Банникову позвонил заведующий отделом культуры ЦК КПСС небезыз­вестный Шауро и строго «побеседовал»: дескать, мы тут этого Тендрякова «закрыли», а вы его печатаете. Да еще после решения ЦК по лесной про­мышленности! Только что принимали меры по братьям Стругацким и — снова?! А ну, разберитесь наконец с этим вашим альманахом!

Добавилось и другое — снятие цензурой пьесы Вампилова «Прошлым летом в Чулимске» из номера 2 (1972 г.) на стадии корректуры. Мне позво­нили из обкома, чтобы готовился — вопрос об альманахе и его главном редакторе будет вынесен на бюро. Возможно, последуют оргвыводы... Я стал с нетерпением и любопытством ждать, когда же наконец вызовут на «ковер». .Быть снятым за публикацию Тендрякова и попытку напечатать Вампило­ва — да об этом можно только мечтать! Однако, увы, «мечта» не осуществи­лась. Разнесся слух: в Москву прилетает президент США Р. Никсон, в про­грамме визита — Байкал. Иркутское начальство встало на уши, Банников вылетел в Москву, в городе ударными темпами перекрашивали заборы, ла­тали «правительственную» дорогу, наводили лоск в санатории и в поселке Листвянка, что на берегу Байкала. Мой «вопрос» был задвинут в дальний угол. Однако у Никсона программа внезапно изменилась, и он срочно вер­нулся на родину, где у него назревали крупные неприятности. В этой сума­тохе альманах и его редактор как-то подзабылись, начальству было не до та­ких мелочей. Дело с публикацией пьесы Тендрякова кончилось гнусной ста­тьей в «Восточно-Сибирской правде» да заметкой начальника комбината «Иркутсклес» под выразительным названием «А в жизни не так...». Это на­зывалось — «отреагировали». (Забавное продолжение моих «отношений» с президентом США. Центральный комсомольский журнал «Смена» принял мой рассказ «Танька». Номер был уже в типографии, когда Никсон снова прибыл в Москву, встречен Брежневым, начались переговоры на высшем уровне. И надо же было так случиться, что именно в этот момент в США разразился скандал, вошедший в историю как «Уотергейт». Никсона обви­нили в подслушивании телефонных разговоров, начался процесс импичмен­та! А в московской типографии самый массовый (и читаемый!) молодежный , журнал печатает на обложке красавца Брежнева рядом с опозорившимся на весь мир Никсоном. Весь тираж «Смены» пошел под нож, а я так и не уви­дел своего первого столичного рассказа.)

Сложнее получилось с пьесой Вампилова «Прошлым летом в Чулимске». Вот как объяснял ситуацию член редколлегии альманаха «Сибирь», ответст­венный секретарь Иркутской писательской организации Марк Сергеев: «Думаю, что причина задержки пьесы Вампилова заключается не в самой пьесе, а во внешних факторах. Я имею в виду ту официальную реакцию на публикацию сатирической комедии В. Ф. Тендрякова в шестом номере аль­манаха за 1971 год. Этот номер вышел в свет с запозданием по не завися­щим от редколлегии причинам, выход его совпал с решением ЦК КПСС по лесной промышленности. Случайное совпадение, а вовсе не целевая публи­кация, как было замечено с упреком из Москвы. Отсюда и насторожен­ность к пьесе Вампилова...» (Протокол заседания редколлегии альманаха «Сибирь» от 28.06.72).

Услышав всю эту трагикомическую историю, Смолян попросил меня об­ратиться к Тендрякову, чтобы тот дал что-нибудь для «Звезды». Я обратил­ся — по телефону. Владимир Федорович был всё в той же глухой изоляции и очень обрадовался предложению. Вскоре пришла рукопись одной из луч­ших, на мой взгляд, его статей, «Нравственность и религия». Тендряков чи­тал ее мне в Пахре. (Впервые опубликована в томе «Неизданное». М., 1995.)

О том, что произошло дальше, слово самому Смоляну:

«30.06.1977.

Дорогой Владимир Федорович!

Стыдно мне писать это письмо, да ведь никуда от этого не уйдешь. Надо. Правда, заранее, видимо, предугадывая ход событий и сумевши влезть в мою незавидную шкуру, Вы, добрый человек, писали: «Не подойдет — отдайте Г. Николаеву, пусть мне перешлет». Но совесть не позволяет валить эту неприятную обязанность на че­ловека, ни в какой мере к делу не причастного. <...>