Unknown - Miropolskiy I fb2

В кабинет вошли двое мужчин – один помоложе и повыше, атлетического вида, другой постарше и покоренастее, с глазами спаниеля. У обоих к волосам на макушке заколкой крепилась маленькая чёрная кипа.

– Shalom! Nice to meet you, gentleman. I am... – начал было Одинцов, демонстрируя вполне приличный английский, но коренастый с вежливой улыбкой прервал его:

– Здравствуйте, мы говорим по-русски.

В Михайловском замке готовились к представительной международной конференции. Уровень участников предполагал вооружённую охрану. Израильские коллеги приехали к Одинцову, чтобы урегулировать формальности.

Говорил и действовал старший, напарник молча подавал ему бумаги. Обычная процедура. Только когда Одинцов собрался поставить подпись на документах, молодой попросил воспользоваться их ручкой со специальными чернилами.

– Вы же понимаете, – извиняющимся тоном сказал он. Одинцов понимал. – Враги не дремлют, и мы стараемся не отставать, – добавил старший израильтянин. – Они всё время что-нибудь придумывают, и мы тоже. Безопасность – это святое. Молодой добыл из атташе-кейса кожаный пенал и передал старшему. Тот открыл крышку и положил пенал на стол. Одинцов вынул оттуда винтажную массивную ручку с золотым пером и с удовольствием повертел в пальцах. – Солидная вещь, – оценил он, расписался несколько раз там, где ему указали, и вернул ручку в пенал. Проводив гостей, Одинцов снова бросил взгляд на часы – время пришло! – и набрал номер мобильного. «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети», – сообщила ему безразличная механическая барышня. Ещё несколько звонков дали тот же результат. – Варакса, – укоризненно сказал Одинцов, глядя на трубку, – ты решил теперь вообще не работать?

Варакса был старинным другом Одинцова, увлечённым рыбаком и вдобавок – преуспевающим владельцем сети станций автосервиса с лаконичным названием, состоявшим всего из двух цифр – 47. Пару дней назад Варакса умотал за корюшкой на Ладогу. А в головной мастерской сети «47» чинили машину Одинцова, поймавшую колесом открытый люк на заснеженной улице.

То ли укор подействовал, то ли хитрый Варакса всё же получал уведомления о вызовах, но вскоре со станции Одинцову позвонили с радостной вестью: машина готова, можно забирать.

Ползти вечером через пробки совсем не хотелось, и Одинцов решил поехать в мастерскую прямо сейчас. Начальник он, в конце концов, или не начальник?! Основные дела сделаны, служба работает... Одинцов отдал кое-какие распоряжения, вернул костюм на вешалку, снова натянул джинсы, сунул ноги в высокие ботинки на толстой рубчатой подошве – и поспешил убыть.

С неопрятного белёсого неба сыпал обычный для Петербурга мартовский коктейль: то ли снег с дождём, то ли дождь со снегом. Одинцову пришлось вытащить из багажника щётку и почистить машину: на время ремонта он позаимствовал внедорожник «вольво» у сердобольного Вараксы. Тот утюжил сейчас обледенелые ладожские берега на могучем «лендровере», над которым хорошенько поколдовали в мастерской «47».

Одинцов заканчивал махать щёткой, когда увидел Мунина. Нескладный сутулый парень медленно брёл от замка в его сторону. Он прижимал к животу матерчатую сумку, висевшую через плечо на длинном ремне, внимательно глядел под ноги – и всё же оскальзывался.

– Привет, наука! – крикнул Одинцов.

Мунин озябшими пальцами приподнял край капюшона. Мокрый снег тут же залепил стёкла больших очков. – Я здесь! – Одинцов помахал рукой, и Мунин его увидел. – Могу подбросить. – Здравствуйте, – сказал Мунин, подходя к машине. – Мне бы до метро, если вас не затруднит.

– До метро само собой. А вообще куда надо? Им оказалось по пути. Молодой историк работал в научной части музея. Знакомство Му

нина с Одинцовым было недавним и шапочным: они разок-другой пообедали за одним столиком в служебной столовой, перекинулись несколькими фразами и теперь здоровались при встрече. Но для замкнутого Мунина даже это выглядело достижением.

Одинцов ему нравился. Во-первых, потому, что не только задавал вопросы по делу, но и слушать умел. Во-вторых, потому, что не чувствовалось в его поведении вахтёрской снисходительности, обычной для охранников. В-третьих – чего греха таить? – тщедушный очкарик Мунин безнадёжно мечтал быть таким же уверенным в себе, статным и плечистым; научиться носить костюм и не отводить взгляда в разговоре... Колоритный образ Одинцова довершали седой клок в аккуратной причёске и наполовину седая левая бровь.

В машине Мунин с удовольствием устроился на подогретой коже переднего сиденья. Одинцов вырулил на Фонтанку, и они поехали вдоль замка по набережной.

– Как дела на интеллектуальном фронте? – спросил Одинцов. – Затяжные бои с оппонентами? Окопная война? – Хватит, насиделись мы в окопах, – в тон откликнулся Мунин и ладонью похлопал по сумке, лежащей на коленях. – Наметился прорыв. Учёный, надо же... Одинцов прикинул: парнишка недавно окончил университет, в армии наверняка не служил – то есть ему от силы лет двадцать пять. В пятьдесят с копеечкой у Одинцова вполне бы мог быть сын такого возраста. Только вряд ли близорукий – и уж точно спортсмен, а не рохля. – Проры-ы-ыв? – Одинцов приподнял полуседую бровь и кивнул на сумку. – Нарушение охраняемого периметра? Стащили какойнибудь раритет? – Что вы, что вы, – снова подыграл Мунин, – красть грешно! Тут всё своё, родное. Он откинул клапан сумки и вынул толстую тяжёлую папку в красной обложке. Видно было, что ему не терпится похвастать. – Это как у Пушкина: «Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний», – продекламировал историк и, глядя на папку с любовью, взвесил её в руках. – Я пока не могу рассказывать, не имею права. Хотя вы человек от науки далёкий, вам можно. Вы ведь никому?.. В общем, получается, что как минимум три русских царя занимались одним и тем же.

– По-моему, все цари занимались примерно одним и тем же, – ска

зал Одинцов, – разве нет? Мунин досадливо поморщился.

Царь Иван Четвёртый Император Пётр Пер-Император Павел. Грозный. вый. – Я не то хотел сказать. Мне удалось обнаружить и документально подтвердить, что Иван Четвёртый, Пётр Первый и Павел действовали по единой схеме. Как будто решали одну и ту же задачу. Каждый в своё время и каждый в своих обстоятельствах, но всё-таки... Более того, не только задача была общая, но и способы решения. Ощущение такое, что они действовали по инструкции, где сказано: делай так, так и так. Понимаете? – Нет, – легко признался Одинцов. – Это неудивительно. Даже я сначала не понимал, – заявил Мунин. Одинцов посмотрел на него с иронией из-за этого даже , но историк взгляда не заметил и продолжил: – Вообще никто ничего не понимал и внимания не обращал! Вы правильно говорите, что все цари занимались примерно одним и тем же. И эти трое тоже, но только до определённого момента. А потом вдруг начинали совершать похожие поступки. Парадоксальные и необъяснимые. – Может, они для вас парадоксальные, – предположил Одинцов, – а для современников – ничего особенного. – То-то и оно, что современники сомневались, в своём ли уме государь! – Мунин раздухарился и сел боком, повернувшись к Одинцову. – Иван, и Пётр, и Павел даже самых близких пугали. Сначала вроде вели себя привычно, а потом – щёлк! – и словно включалась какая-то другая программа, непонятная и потому особенно страшная. Вот из-за чего этих троих боялись и ненавидели, как никого другого. – Погодите. Иван Четвёртый – это ведь Иван Грозный? Мунин кивнул. – Ну, тогда вопросов нет, почему боялись и ненавидели. Он же редкий кровосос. Родного сына убил? Убил. И людей казнил без разбора направо и налево... – Не был Иван кровососом! – возмутился Мунин. – И сына не убивал, и казнил только тех, с кем иначе нельзя было. Вы повторяете сплетни, которым четыреста лет с хвостиком! Их ещё при жизни Ивана Васильевича сочинять начали. И в учебниках до сих пор врут, и никто правды не знает! – А вы, получается, знаете? – Одинцов снова лукаво глянул на Мунина.