Виталий Каплан - Масть

– Да, это крайне важно! – Графиня даже привстала со своей скамеечки. – В пути старайтесь поменьше привлекать к себе внимания! И магией пользоваться лишь в самом крайнем случае! Нельзя, чтобы новгородские Иные пронюхали. Не то заинтересуются, начнут копать, сложат одно с другим. А они ведь не только магические воздействия отследить могут, но и людскую молву. Сообразят, что странная какая-то парочка путешествует по их земле, проверят – и не укроетесь.

– Посему вам уже готова легенда, – пояснил дядюшка. – Вернее, даже три легенды. Для простых людей, для непростых и, само собой, для Иных. Простая легенда – это что ты, Андрей свет Галактионович, жениться надумал. Дело ж молодое, верно говорю? – подмигнул он. – Только в Твери ничего путного найти не сумел. Ты ж у нас «озорной барин», сумасброд, в почтенных семействах не шибко-то желают с тобой породниться. К тому же ты бедноват. Ну что у тебя есть за душой? Деревенька в Самарской губернии, от силы душ сорок, домишко в Твери, капитала тысчонка… ну, несерьёзно это. К тому же в отставке, карьера не задалась. Да я бы на месте отцов сих благородных семейств первый указал тебе на дверь! И стало быть, ищешь ты невесту на стороне. Бывшие сослуживцы твои по Семёновскому полку помогли – подсказали, что есть в городе Архангельске славная девица на выданье. Звать её, допустим, Пульхерия… дворянка, но бедна как церковная мышь, и сирота, папенька её, коллежский регистратор, пять лет уж как от лихорадки почил… зато и собой хороша, и домовита. Вот и едешь ты на смотрины, взяв с собой для услужения крепостного своего человека.

– А для непростых людей? – заинтересовался я.

– А для непростых людей, – прищурился дядюшка, – всё сие насчёт женитьбы объяснять следует как прикрытие. На деле же ты, Андрей свет Галактионович, являешься тем, кем и впрямь являешься. То есть служащим тверской конторы Тайной экспедиции, и поручено тебе расследование одного запутанного дела, ниточки коего уходят аж в Архангельск. Надобно тебе там тихо, ненавязчиво, никак не светясь, допросить нескольких важных свидетелей. Почему тихо? Потому что коли мы тут в Твери всё дело распутаем, до ума доведём – то нам и слава, и почёт. Но если вот так по дури в Архангельск приехать, бумаги предъявить, городские власти привлечь – те помочь-то помогут, но тут же о сем в столицу доложат, в Тайную экспедицию, Степану Ивановичу Шешковскому Ему, значит, все лавры и достанутся, а мы, тверские простофили, на бобах. Кому уж в каких подробностях излагать – сам смотри, по обстановке.

– Ну а для Иных? – осведомился Алёшка.

– А для Иных, – дядюшка поднял палец, – особо лгать и не след. Ибо увидят ложь по ауре. Для них легенда нужна очень близкая к истине. Итак, осенью забрёл к нам в Тверь некий дикий Светлый, полубезумный старичок из крестьян-поморов. И со Светлыми общался, и с Тёмными, язык у него без костей… Мы тут его зарегистрировали, приютили, а попутно узнали, что есть неподалеку от Белого моря, близ Ловозера, странное место. Оттуда невозможно в Сумрак войти, понимаешь ли. И мы тут посовещались и решили, что сие неспроста. Наверняка оттого Сумрак там недоступен, что скрыт в нём некий могучий древний артефакт. Прикинь, какой он силы должен быть, чтобы Иных даже на первый слой не пускать! Что за артефакт, кем создан, когда, для чего предназначен – сие нам неведомо, но очень хочется узнать. Если, конечно, всё это и впрямь так. Старичок-то не врал, аура чистая, но ведь ум помутившийся, мог и сам в свои фантазии уверовать. Значит, нужна проверка. А ещё лучше – всё-таки каким-то макаром его, артефакт, заполучить, пробившись в Сумрак. Затем доставить в Тверь и тут уж изучить тщательно. Ну и понятное дело, сдать в Инквизицию, чтобы уж ни нашим, ни вашим. Только вот вдруг там что-то очень вкусное? Настолько вкусное, что и Светлый рискнёт сию прелесть присвоить, и Тёмный? Значит, надлежит от обоих Дозоров по Иному послать, дабы приглядывали друг за другом. Видишь, как похоже? Пускай ломятся на Ловозеро, Сумрак проверяют. Что окажется? Что старичок наш всё ж безумен был. И взятки гладки. Учти, Алексей, ежели и впрямь придётся с Иными объясняться, то лучше уж, чтобы не у Андрея Галактионовича, а именно у тебя язык развязался, так оно правдоподобнее будет. Ибо не верим мы в стойкость юных, не бреющих бороды!

– Между прочим, уже скоро придётся! – слегка надулся Алёшка и провёл ладонью по щеке.

– Не кипятись, просто так надо для дела, – примирительно кивнул ему дядюшка. – Лично в твоей стойкости я ни минуты не сомневаюсь.

* * *

И вот сейчас, в тёплой мутной тьме, всё это вспомнилось столь отчётливо, будто прозвучало только минуту назад. Хотя уже неделю как мы странствовали от деревни к деревне, сперва на восток, далее почти строго на север. Совсем уж без магии, конечно, не сумели – и волков понадобилось пугать, и сломавшиеся полозья чинить, и Планету лечить, когда у той подкова слетела, а мы с Алёшкой сию беду сразу не заметили.

Но покуда объясняться ни с кем не пришлось – места были глухие, малолюдные, а про Иных и говорить нечего. Так уж всюду складывается, что те в города тянутся, да желательно покрупнее. В сёлах разве что ведьму встретишь, да и то невысокого ранга. Упырям и оборотням тоже в городе вкуснее. Да и безопаснее, кстати. Каждый лишний труп в селе – это дело громкое, это всё равно что, стоя в ночи, масляным фонарём размахивать да кричать: «А вот я туточки!» Светлые живо прищучат.

Тем более странным казались мне здешние дела. Какой-то слишком уж наглый завёлся упырь. Совсем, что ли, непуганый? Ну, ничего, напугаем. Ибо шестнадцать трупов – это уже слишком.

Эх, видел бы меня сейчас Пётр Иванович! Исплевался бы весь: свою ж масть предаю, против Тёмного выступить собираюсь.

Всё-таки до чего же неприятный старик!

Впрочем, он бы мною тоже охотно закусил. Только вот зубы коротки.

Глава 5

За день погода явно улучшилась. Метель стихла, небо прояснилось, колючие звёзды перемигивались удивлённо: мол, что неймётся этим двоим? Что понесло их в ночь? Уж вне всякого сомнения, не церковный колокол, звонящий где-то вдали.

Между прочим, Рождество же завтра! Праздник, которого я так ждал первые десять лет моей жизни… да и потом тоже. Внутри вызревало ожидание чуда… хотя чуда и не случалось, если не считать таковым не объяснимую ничем радость. Не потому, что кончается пост, не потому, что впереди – Святки с пирогами, катаниями в санях и прочими удовольствиями. Всё это было важно, но всё это было не главное. Какая-то иная причина… чувство какой-то огромной, вселенского размера победы, к которой и я почему-то причастен. И долго ведь держалось. Помню же!

Год от году, однако, становилось оно слабее – а в декабре восемьдесят шестого и вовсе не пришло. Тогда уже мне, новопосвящённому Тёмному, всё про Христа разъяснили.