Брендон Сандерсон - Архив Буресвета. Книга 1 : Путь королей

Он подавил стон и перевернулся на бок. Болело все тело. Каж­дая мышца, каждый дюйм кожи. Голова гудела. Казалось, страдали даже его кости. Хотелось лежать без движения, пока Газ не придет и не вытащит его из барака за ноги. Это было бы легко. Разве он не заслужил хоть однажды что-то получить легко?

Но он не мог этого себе позволить. Перестать двигаться, сдаться — это то же самое, что умереть, а это недопустимо. Каладин уже принял решение. Он поможет мостовикам.

«Хэв, будь ты проклят. Даже сейчас тебе ничего не стоит пинком выгнать меня из койки». Каладин отбросил одеяло и вынудил себя встать. Дверь в казарму была приоткрыта ради свежего воздуха.

Когда он поднялся, стало хуже, но для мостовика время на вос­становление сил было непозволительной роскошью. Держись или сдохни. Каладин уперся рукой в неестественно гладкий духозаклятый камень казарменной стены, чтобы не упасть. Потом глубоко вздох­нул и пересек помещение. Странное дело, многие уже проснулись и сидели. Молча наблюдали за Каладином.

«Ждали, — понял Каладин. — Хотели увидеть, встану ли я».

Он нашел троих раненых там, где оставил их вчера, — у входа в казарму. Проверил Лейтена. К его удивлению, тот был еще жив. Дыхание по-прежнему слабое, пульс еле слышен, раны ужасны — и все-таки мостовик боролся за жизнь.

Без антисептика это ненадолго. Ни одну из ран пока что не заразили спрены гниения, но в таком грязном помещении это лишь вопрос времени. Каладину нужно было достать какое-нибудь из аптекарских зелий. Но как?

Парень проверил двух других. Хоббер не мог сдержать улыбки. Он был круглолицый и тощий, с щелью между зубами и короткими черными волосами.

— Спасибо, — проговорил мостовик, — спасибо, что спас меня.

Каладин фыркнул, осматривая его ногу:

— Все будет в порядке, но ты не сможешь ходить несколько недель. Я принесу тебе еды из столовой.

— Спасибо, — прошептал Хоббер, хватая Каладина за руку и сжи­мая ее. Он, кажется, даже прослезился.

Эта улыбка прогнала уныние, вынудила боль и усталость отступить. Отец Каладина описывал ему такие улыбки. Не они заставили Лирина стать лекарем, но из-за них он не переставал им быть.

— Отдыхай и следи, чтобы рана была чистой. Нельзя привлечь спренов гниения. Скажи мне, если увидишь хоть одного. Они маленькие и красные, похожи на мелких насекомых.

Хоббер истово закивал, и Каладин перешел к Даббиду. Молодой мостовик выглядел в точности как вчера — смотрел перед собой пус­тыми глазами.

— Он так сидел перед тем, как я уснул, сэр, — сказал Хоббер. — Похоже, за всю ночь не пошевелился ни разу. Ой, прям мороз по ­коже.

Каладин щелкнул пальцами перед лицом Даббида. Мужчина дернулся на звук, его взгляд сфокусировался на пальцах и последовал за ними, когда парень подвигал рукой.

— Видать, по голове стукнули, — предположил Хоббер.

— Нет, — возразил Каладин. — Это шок от битвы. Он пройдет.

«Я надеюсь».

— Как скажете, господин. — Мостовик почесал голову.

Каладин встал и распахнул дверь, впуская свет в комнату. Солн­це едва поднялось над горизонтом, день обещал быть ясным. Со стороны военного лагеря уже слышались звонкие удары молота по металлу — кузнец рано принялся за работу. В загонах трубили чуллы. В воздухе пока еще чувствовался ночной холод. Пахло чистотой и свежестью. Пахло весной.

«Ты встал, — сказал себе Каладин. — Так иди же вперед».

Он вынудил себя выйти и начать разминаться, хотя тело сопротивлялось каждому движению. Потом проверил собственную рану. Она была не так уж плоха, но инфекция могла все ухудшить.

«Буря побери этого аптекаря!» — подумал Каладин, набирая полный ковш воды из бочки мостовиков, чтобы промыть рану.

Он тотчас же пожалел о злости на старика. Что тот должен был сделать? Отдать антисептик бесплатно? Ругать следовало великого князя Садеаса. Именно он был виноват в этой ране, именно он запретил лекарям делиться припасами с мостовиками, рабами и слугами младших нанов.

К тому времени, когда Каладин закончил разминаться, довольно много мостовиков выбрались наружу, чтобы попить воды. Они стояли возле бочки и смотрели на него.

Оставалось сделать лишь одно. Стиснув зубы, Каладин пересек лесной склад и нашел брус, который носил накануне. Плотники еще не приделали его к какому-нибудь мосту, так что Каладин его забрал и вернулся к бараку. Потом начал упражняться тем же способом, что и днем раньше.

Он не мог двигаться быстро. Вообще-то, большую часть времени даже просто ходил с трудом. Но с каждым шагом в его усталое тело потихоньку возвращались силы. Голова болела все меньше. Ноги и плечи еще ныли, и где-то внутри притаилось скопившееся за все это время изнеможение. Но он не опозорился и не упал.

Разминаясь, прошел мимо другой казармы мостовиков. Люди у входа едва ли чем-то отличались от тех, что были в Четвертом мос­ту. Те же самые темные, в пятнах пота кожаные жилеты на голое тело­ или поверх мешковатых рубашек. Изредка встречались чужестранцы, обычно тайленцы или веденцы. Но всех объединял потрепанный вид, небритые физиономии и затравленные взгляды. Кое-кто наблюдал за Каладином с неприкрытой враждебностью. Может, боялись, что его тренировки вынудят их старшин устроить то же самое в остальных отрядах?

Он надеялся, что кто-нибудь из Четвертого моста к нему присоединится. Они ведь подчинились во время битвы, даже отважились помочь с поисками раненых. Его надежды не оправдались. В то время как некоторые мостовики за ним следили, другие не обращали никакого внимания. Никто не захотел поучаствовать.

В конце концов откуда-то явилась Сил и приземлилась на край бруса — вид у нее был точно у королевы в паланкине.

— Они говорят о тебе, — сообщила она, когда Каладин снова миновал казарму Четвертого моста.

— Ничего удивительного, — пропыхтел тот.

— Кое-кто думает, ты сошел с ума. Как тот человек, который просто сидит и смотрит в пол. Они говорят, шок от битвы повредил твой разум.

— Может, они правы. Я об этом как-то не подумал.

— А что такое безумие? — спросила она, подтянув одно колено к груди. Похожая на облачко юбка колыхалась вокруг ее голеней и растворялась, словно туман.

— Это когда у человека неправильные мысли, — объяснил Каладин, радуясь возможности отвлечься.

— По-моему, у людей всегда неправильные мысли.

— Безумие — это когда все хуже, чем обычно, — проговорил ­молодой мостовик с улыбкой. — Вообще-то, все зависит от того, кто тебя окружает. Как сильно ты на них не похож. Тот, чьи отличия слишком заметны, безумен... Ну, как-то так.

— Значит, вы это решаете... голосованием? — Она скорчила рожицу.

— Не в прямом смысле. Но идея верная.

Некоторое время она молча размышляла, а потом наконец спросила: