Анатолий Малкин - А потом пошел снег… (сборник)

Потом ожил динамик трансляции и группу вызвали на палубу. Капитан отыскал большое, двухметровой толщины ледовое поле, без видимых трещин, и головы всех свободных от вахты торчали по всему правому борту, с интересом разглядывая сумасшедших киношников, которые лезли на покрытое льдом море ради каких-то хитрых съемок и еще тащили с собой женщин.

Караван судов, втягиваясь в фарватер, пробитый атомоходом, уходил в сплошь ледяное, как и всегда, пространство Карского моря, туда, где его поджидал атомоход «Вайгач», который конвоировал транспорты дальше на восток, к «Певеку».

«Арктика» обменивалась прощальными гудками с проходящими мимо сухогрузами и, попыхивая клубочками белого пара, стояла у кромки льдов.

По штормтрапу с нижней палубы до льда было всего метров десять, но спуск вдоль пузатого, ободранного до черного металла льдами надежного борта вниз на зыбкое пространство заснеженного, ослепительной белизны, не топтанного никем, кроме вольных белых медведей, был неприятен почти до озноба на коже. Это был не страх, нет, это было сосущее чувство, которое возникает перед неопределенностью, перед тем, для чего у тебя нет опыта, перед осознанием, что твоя страсть к делу лишает тебя благоразумия и не дает удовольствоваться малым и простым, а еще перед бременем ответственности за других. Хотя с другой стороны, как раз эти мысли о других, может, и помогли ему быстро успокоиться. Он соскочил на скрипучий, как крахмал, снег, помог вахтенным матросам снять с трапа толстую Женю, которая, грустно вздыхая и прощаясь, видимо, с жизнью, осторожно доползала до конца трапа и обреченно позволила им перенести ее на лед. Ассистент Ванька, навьюченный операторскими причиндалами, шел в наушниках со своей любимой музыкой и по причине обычного пофигизма выскочил на лед лихим прыжком, поскользнулся и проехал на спине несколько метров под смех галерки на корабле. Последними спускались директор Валя и Соня, одетая, несмотря на довольно крепкий мороз, по-городскому – в свою извечную дубленочку на рыбьем меху, модные коротенькие пимочки и лихой меховой беретик, хорошо хоть варежки были стоящие с настоящей овчинной опушкой. Оператор Егор, который спустился первым, уже стоял с камерой на изготовку и кричал на ассистента благим матом, заставляя протирать от снега высыпавшиеся из сумки фильтры и объективы.

Когда по рации им приказали отойти от корпуса ледокола, который возвышался над ними огромной махиной этажей в пятнадцать, директор Валя неожиданно вцепился в леер и, помотав отрицательно головой на предложение матроса спуститься, как обезьянка начал карабкаться наверх, не обращая внимания на шутки, которыми его осыпали и снизу и сверху. Такого с ним не случалось никогда, и он понимал, что Валю замкнуло, отвернулся, цыкнул на Женю, которая, утешаясь за свой страх, визгливо кричала что-то обидное в спину директора, и повел группу в сторону от корабля, подальше от возможных разломов, которые могли появиться на краю льдины при отходе ледокола.

Неприятное чувство заброшенности накрыло, видимо, каждого, когда атомоход отошел на приличное пространство и превратился в небольшую оранжевую коробочку на горизонте, потому что все столпились рядом с камерой и нервно пересмеивались, а когда под их ногами ощутимой волной поднялся и опустился лед, толстая Женя ойкнула и шлепнулась на зад, упираясь двумя руками в снег, а загорелые лица остальных, исключая Егора, который жил в пространстве видоискателя и был там счастлив, заметно побледнели.

Соня, которая стояла рядом, переминаясь и постукивая ногой о ногу, уже укутанная в несколько слоев красным мохнатым шарфом, из которого иногда показывался покрасневший от холода носик, когда лед зашевелился, повела себя сдержанно, только крепко ухватилась за его рукав, а он, взглянув на нее, понял, что ей больше не до форса, что мороз и ветер прохватили ее насквозь и ее можно заставить подчиниться, набросил на нее долгополый тулуп, который при необходимости служил для согрева камеры, и, как она ни отнекивалась, заставил влезть в огромные черные валенки, которые Валя припас для подобных случаев. Она не смотрела на него, спрятав глаза под ресницами, украшенными белой мохнатой изморосью, стесняясь, что другие заметили его особенное внимание к ней, но была явно благодарна. Этим утром они не сказали друг другу и полслова, скованные работой, как цепью, которая держала их рядом друг с другом, не позволяя отдалиться от вчерашнего происшествия и укрепиться в правильности возникшей близости.

На льдине было довольно ветрено, все, поеживаясь, топали ногами в валенках и пимах, поворачиваясь к ветру спиной. Техника тоже капризничала, правда, он думал, что не только по причине мороза или ветра, а еще и потому, что все нервничали – он давно знал, что лично может вывести из строя любой электронный аппарат, если будет не в духе или что-то у него не получается. Но тут ему повезло – ассистент Ваня углядел нерпу, которая вылезла поодаль на лед, потом рядом появились еще две – нерпы ужасно любопытны, а в этом месте они еще и не были сильно знакомы с повадками людей, видно, не боялись их, как медведей, – вот и устроились на краешке льдины, опираясь на свои ласты, чтобы разглядеть получше, и таращили свои черные, круглые, немигающие глазищи на странных двуногих.

Они вальяжно развалились на ледяном пляже, ветер не мог пробить их черные, лоснящиеся жиром, блестевшие под солнцем шкуры, казалось, они понимают, что нужно людям, и позировали, словно модели на фотосессии, – поворачивались с боку на бок, ловко подкручивая себя ластами, грозно открывали зубастые усатые пасти, замирая на мгновение, чтобы получился эффектный стоп-кадр, ныряли в воду и выскакивали оттуда то с трепещущей рыбиной в зубах, то в сопровождении новых нерп – видимо, водяной телеграф работал исправно и на льду иногда лежало до десятка черных красавцев, – словом, у всех отлегло с души, напряжение спало и техника заработала.

Он наводил атомоход на камеру, все время корректируя его движение по рации, связанной с капитанским мостиком, и повинуясь голосу оператора, который требовал то направлять судно прямо на камеру, то повернуть его боком. Они сделали три дубля, и махина вдруг перестала им подчиняться, застряв поблизости, и, несмотря на то что он сорвал голос, насилуя рацию, почему-то не собиралась начать движение для последнего дубля.

Лед сначала поднимался и опускался плавно, и они привыкли понемногу к его движению, забыв о том, что стоят на тонкой пластине соленого льда над глубиной тягучей, мерзлой воды, как забывают авиапассажиры о многокилометровой пустоте под ногами, но вдруг волна по льду почему-то в такт его крикам по рации начала становиться все чаще и размашистей. Все примолкли, собравшись поближе к камере, как будто в случае чего могли бы помочь друг другу там, внизу, в нулевой температуры воде. Молчание с атомохода затягивалось, тюлени вдруг разом поползли к воде и исчезли, и стало слышно постукивание ног, замерзших даже в теплых унтах и валенках, и дыхание нервное и частое заполнило пустое пространство вокруг.