П.А.Сарапульцев - Homo

Отсутствие кровожадного желания убивать подряд все живое, отличающее дикаря от цивилизованного человека, служило в то время надежной защитой от угрозы голода и вымирания в будущем. Таким образом, оружие требовалось неолитическим охотникам только как средство защиты при разведке и как орудие при разделке убитых животных. Поэтому и роль парапсихологического воздействия на формирование задатков искусства представляется в настоящее время очевидной. Кроме того, парапсихологическая теория раз и навсегда отметает представление о синкретичности древнего искусства, выводя на первый план его чисто утилитарный характер.

В период затухания парапсихологических способностей человека утилитарная роль искусства практически полностью была вытеснена обучающе-развлекательной функцией (или как ее еще называли, познавательно-развлекательной), на которой мы принципиально не останавливаемся из-за ее преходящего, узковременного значения.

Гораздо важнее осветить объективные причины невозможности существования непарапсихологического искусства в условиях глобального обмена мыслями и чувствами. Во первых, при восстановлении телепатических способностей человечества автоматически наступившее всеобщее усреднение знаний и теоретических умений резко уменьшило познавательно-информационную роль искусства, а вопросам практического обучения искусство предпарапсихологической эры особого значения не придавало.

Во-вторых, исчезло очень важное свойство искусства - способность вызывать чувство катарсиса (очищения) при сопереживании с героями художественных произведений. Действительно, как можно сопереживать, например, гамлетовскому “быть или не быть?”, если монолог постоянно, перебивается мыслями актера об уплате счетов за газ и электричество, да еще дополняется букетом чувств и мыслей зрителей о соседях и соседках, болях в животе и ногах и прочими впечатлениями и ощущениями.

Какое-то время в жизни парапсихологического общества ещё сохраняли своё значение те виды искусства, которые обходились без непосредственного контакта автора или исполнителя с реципиентами (живопись, киноискусство), но и они довольно быстро сошли со сцены из-за скандалов и трений, возникавших в кинотеатрах и картинных галереях, причина которых станет легко понятной, стоит только вспомнить о соседях по кинотеатру, комментирующих содержание фильма и сообщающих посторонние ненужные сведения в самые острые моменты действия, и усилить эти впечатления, как минимум, в сто и более раз, соответственно количеству присутствующих.

Тем не менее, потребность в искусстве, как важнейшем источнике эмоций и впечатлений (наркотико-тонизирующее воздействие, по А. Ричардсу), оказалась настолько сильна, что пришлось направить усилия лучших умов человечества на разрешение этой, казалось бы, примитивной проблемы “Panem et circenses”. Вселенская сложность поставленной перед искусствоведами задачи заключалась в том, что им, в отличие от работников науки, производства или религии, приходилось не столько использовать и учитывать достижения парапсихологии, сколько перестраивать, а практически, заново создавать грандиозное здание современного парапсихологического искусства.

Объективности ради хотелось бы отметить тот факт, что теоретические основы парапсихологического искусства были заложены еще в исследованиях дотелепатической эпохи. Более того, уже в работах вышеупомянутого А. Ричардса, представлявшего неопозитивистское направление в эстетике прошлого, на основании несоответствия между словами и символами, которые они обозначают, был сделан вывод о том, что речь вообще не имеет никакого “истинного” смысла. Тем самым, хотя и в опосредованной форме, был провозглашен примат бессловесного или, как мы теперь понимаем, телепатического искусства.

Конкретное же представление о том, каким должно быть искусство вообще и искусство парапсихологического общества в частности, искусствоведы нашего времени получили при обобщении разрозненных представлений некоторых философов древности. Так основой основ эстетики любого исторического периода считается в настоящее время гениальная мысль Анри Бергсона о том, что эстетика не может быть причастна к мертвенному воздействию разума, а должна представлять интуитивное самовыражение художника, гипнотизирующего аудиторию, ибо в противном случае полностью исчезает различие между наукой и искусством, этими прямо противоположными путями познания мира.

Расшифровка этого положения была получена при суммации умозаключений двух, казалось бы, взаимоисключающих направлений философской мысли: интуитивизма и прагматизма. Первое из этих построений, до сих пор поражающее блеском и отточенностью мысли принадлежит американцу Дж. Спрингарну: “Если искусство - это выражение, то следовательно, всякое выражение - это искусство”. Данное утверждение, представляющее собой практически неоспоримую истину и отвергающее как смысловое, так и формообразующее значение самовыражения, требует, тем не менее, некоторого уточнения и расшифровки, хотя бы потому, что противоречит априорному представлению большинства людей о том, что выражение выражению рознь, а также широкому распространению идиоматических выражений, состоящих из непереводимой игры слов. Кроме того, учение Дж. Спрингарна оставляет неразрешенной и проблему критериев общезначимости, без которых невозможно вычленение проявлений искусства среди проявлений жизнедеятельности вообще.

Все эти вопросы получили разрешение в постулате Джона Дьюи, утверждавшего, что “истинное проявление искусства - это то, что доставляет удовольствие”. Внеисторичность данного положения подтверждается его поистине всекультурной распространенностью. Так, например, еще в поучениях древнегреческого философа Эпикура в качестве самоочевидной истины изрекалось, что “с удовольствия начинается всякий выбор и избегание”, так как именно оно служит “мерилом о всяком благе”. Но поскольку отличие искусства от реальной жизни по Зигмунду Фрейду заключается в том, что искусство - это иллюзорное удовлетворение страстей, то, естественно, перед обществом встал вопрос о реальных путях и механизмах создания этой иллюзии всеобщего удовольствия.

Практическое разрешение этой проблемы оказалось невозможным без привлечения к работе широкого круга психофизиологов, снявших, наконец, покров вековечной таинственности с эмоциональных состояний человечества.

Улыбка Моны Лизы, плотоядный оскал древнегреческого сатира, смех паяца и радость Гобсека - все это оказалось простым индикатором чисто физиологического процесса снятия состояния напряженности, обусловленного дефицитом жизненно важной для данного субъекта информации, осознаваемой им как реальная или идеальная ценность.