Наталия Сухинина - Куда пропали снегири?

Он действительно купил яблок, лимоны, коробку конфет, даже маленькую бутылочку коньяка:

- Посидите, разопьёте. И ей веселее, и ты разве­ешься.

По пушистому снегу идут двое. Дорога вывернула из перелеска и крутанулась в сторону небольшой де­ревеньки. Идут неспешно, говорят весело. Первый раз Ирина идёт в дом к чужому мужчине. Одна, без Кос­ти. Знает, что этот первый раз начало какой-то новой для неё жизни. Сердце прыгает в её груди, она волну­ется, но идущий рядом мужчина бережно держит её под руку, и она ничего не боится.

- Вот и мой дом. Проходи. Гостьей будешь. Сейчас я дровишек нарублю, печку затопим. А ты пока вален­ки надень, холодно.

Она нарядилась в большие валенки, прошлась в них по простеньким половикам. Неудобно, зато очень теп­ло. Потом стала хозяйничать. Достала «Антонинины» гостинцы, разложила красиво фрукты, порезала ли­мончик. Нет-нет, она совсем не волнуется. Всё сегод­ня будет хорошо. Человек, ещё недавно незнакомый, сегодня рядом с ней. У них впереди целый вечер, и ночь, и утро, и день... столько времени. Счастье билось беспокойной жилкой под самым сердцем. Он намного старше её, седой, рослый, с грустными карими глаза­ми, слегка медлительный, основательный, не сравнить с Костей - щуплым, почти подростком. Андрей Ива­нович. Они уже на «ты», но Ира никак не может ска­зать - Андрей, Андрей Иванович лучше...

Он врач, заведует отделением. Несколько лет назад схоронил жену. Дом купили давно, жили здесь подол­гу, до первых заморозков. В доме порядок, уют, види­мо, жена старалась.

- Ну вот и дровишки... Ты любишь запах дерева? Я очень. Вот тебе полено, дарю.

Он засмеялся и протянул ей складненькое, неболь­шое полено. Она прижала его к щеке:

- И правда. Запах сдобы, будто куличи на Пасху...

Он обнял её. Так и стояли посреди нетопленой из­бы. Молодая хрупкая женщина и седовласый мужчи­на в пушистом свитере. Печка развеселилась быстро. Дрова затрещали, тепло пошло по избе. Хорошо. Без­заботно. Счастливо.

Стол накрыт. Маленькая бутылочка коньяка по центру.

- Со своим коньяком в гости? Ну я этого не допущу. Заберёшь домой, а мы лучше моего... Настойка из ря­бины, сам делал, рекомендую.

- Нет-нет, коньяк, давай коньяк. А настойку в дру­гой раз... - Она осеклась и смущённо посмотрела на него. - В другой раз...

- Пусть будет по-твоему, в другой раз, - он протя­нул к ней руку, погладил по волосам.

Ночью был очень сильный мороз. Андрей завесил дверь старым, потёртым полушубком, чтобы не дуло. Ещё набросал в. печку дров. Посвистывал чайник. Ирина смотрела на морозные узоры на стекле и жда­ла самой счастливой для себя минуты...

Они сидели в электричке, прижавшись друг к другу. Проехали Клин. Антонина... Фрукты, конфеты, конь­як. Ирина нашла руку Андрея, тихонько сжала её.

- Ты можешь вырваться в следующий выходной? - спросил Андрей.

- Смогу! - она сказала это поспешно и весело и опять смутилась.

Антонина... как хорошо, что она есть в её жизни. Немощная, на костылях, одинокая, которая очень нуждается в посторонней помощи.

И - закрутилось. Уже в четверг Костя покупал про­дукты, он приобрёл большой термос, и теперь Ира на­ливала в него бульон, чтобы там не возиться. Она по­любила этот бревенчатый дом, печку, так щедро и ра­достно отдающую им своё тепло, валенки, старый тулуп у двери, чайник оранжевый, в крупный белый горох. Чайник всегда сначала терпеливо посапывал, а потом вдруг хулиганисто пускал свои трели, они вздрагивали и смеялись.

- Я очень хотела иметь ребёнка от Андрея. С Кос­тей такого не было. Я вообще не знала, что такое бы­вает. Андрей наполнил мою жизнь особым смыслом, один раз я даже случайно назвала Костю его именем. Но он внимания не обратил.

Иришка-младшая как-то попросилась с ней к тёте Тоне.

- Зачем тебе? Далеко, устанешь.

Костя поспешил дочке на выручку:

- Пусть поедет. Это даже в педагогических целях хорошо. Пусть знает, что её мама хорошая подруга, не бросает человека в беде.

Стало стыдно. Но стыд прошёл быстро, потому что впереди маячила новая встреча с Андреем. Они не ви­делись давно, решили пропустить несколько выход­ных. Иришка осталась дома. Костя увёз её к родите­лям Иры, а сам засел за очередной перевод, как всегда срочный, как всегда выгодный. У Ирины не было к не­му чувства благодарности, было привычное чувство женщины, которую любят, ей должны, ей обязаны. А вот от Андрея самое маленькое внимание принима­ла она с трепетом и любовью. Он подарил ей в послед­нюю встречу серебряный медальон - крошечный по­лумесяц на изящной цепочке. Она надела его и только возле дома вспомнила. Что сказать Косте? Конечно, Антонина подарила за её доброту. Конечно, Антони­на, благодарная её подруга.

Андрей стал заводить разговор о женитьбе. Она была счастлива. Но как, как скажет она Косте? Навер­ное, если бы он подозревал, догадывался, было бы легче. Но Костя пребывал в таком чистосердечном не­ведении, что она не могла представить себе, как это он узнает, что есть Андрей. А время шло. Та радость люб­ви под прекрасную мелодию чайника со свистком по­немногу уходила. Андрей требовал развода, Ира жа­лела Костю, классический любовный треугольник больно кололся своими углами, лишая покоя и недав­него блаженства. Андрей не на шутку гневался:

- Хватит. Сколько можно? В следующий выходной сам приеду к твоему мужу, если ты никак не решишься...

Нестерпимо стало жаль Антонину. Один раз они решили всё-таки заехать к ней. Андрей остался на улице, а Ира позвонила. Ей открыла дверь постарев­шая женщина с слегка припухшим лицом, она даже не сразу узнала Иру, а узнав, обрадовалась, засуетилась:

- Проходи, радость-то какая! Сейчас будем чай пить.

Какой чай? Её ждет Андрей, она на минуточку.

- Не беспокойся. Как живёшь? Какая нужна по­мощь?

- Спасибо, потихонечку, ничего не надо. Ты оста­нешься? Уже поздно.

- Нет, нет, мне ехать надо.

В дверях услышала, как свистит чайник. Она шла и не поднимала глаз. Андрей молчал. Он научился чувствовать Ирину и никогда не докучал ей разгово­рами. Ехали молча. Молча простились у метро. Дома она расплакалась, прижалась к Косте:

- Не отпускай меня больше к Тоне, прошу тебя, не отпускай!

- Понимаю, ты устала. Но что делать? Она одино­кая, она на костылях. А хочешь, возьмём её к себе, пусть поживёт у нас, потеснимся.

Ира смотрела сквозь слёзы на Костю, на его такое дорогое лицо, щуплую фигурку подростка. Он был в фартуке, готовил ужин. Она вытерла слёзы:

- Я тебя, Костя, очень люблю.

- И я тебя, - Костя улыбнулся своей знакомой из­виняющейся улыбкой. - Ты устала, хочешь, я буду ез­дить к Антонине?

Она опять заплакала. Решила: в следующую суббо­ту скажу Андрею всё. Не могу больше, совесть сжига­ет всё внутри. И перед Костей виновата, и перед Анто­ниной, и перед маленькой Иришкой.