Наталия Сухинина - Где живут счастливые?

И дети идут сегодня трудиться. В дом престарелых на окраину Хабаровска. Они идут к тем, кого никто уже долгие годы не любит. Они подготовили для стариков музыкальную программу «Вечер русского романса». И застучали палками старушки в сторону небольшого клуба, подслеповатые старики устроились поближе к сцене. Как волновались ребята! А как пели! «Я встретил вас... — старательно выводил звенящим от волнения голосом Антон Переверзев. Ещё совсем недавно Александр Петрынин вызволял его из милиции за драку в парке над Амуром, — ...и сердцу стало так светло-о...». Он слегка сбился, испугано замолчал, встретился с глазами директора и ещё раз вывел: «и сердцу стало так светло...»

Старики плакали. Аплодировали слабыми своими руками, как страницами книги шелестели, тихонечко. Среди «артистов» был особый, «заслуженный». Его директор взял в Центр на свой страх и риск. Мальчик жесток и непредсказуем. А ещё напропалую врёт. Директор внушил ему, безголосому, что у него неплохой голос и концерт без него проиграет. Поехал. Александр Геннадьевич наблюдал за ним. Вот он смотрит вслед нечёсаному старику на костылях, вот закрывает брезгливо нос от дурного запаха стариковских опочивален. Вот заправляет рубашку перед выходом на сцену. «Очи чёрные, очи страстные...» - запел громко, вызывающе, давая понять всем, что для него концерт - дело привычное, а голосок дребезжит, совсем плохонький голосок. Кто-то из ребят хохотнул было, но сразу получил кулаком в бок и — успокоился. Мальчик допел и манерно поклонился. Директор прошел «за кулисы »:

- Ну, молодец, такой концерт «вытянул», - он пожал руку красному от торжественности момента солисту.

Потом они пошли по палатам и пели для лежачих. Лежачие слабо смотрели в потолок, тяжело вздыхали, виновато улыбались.

А когда уходили, произошло главное. Тот самый «заслуженный артист» вдруг достал из кармана шоколадку и протянул слепому, в коляске, старику. Старик стал настороженно ощупывать подарок и, «узнав» шоколадку, начал, смотря в пространство, приговаривать: «Спасибо, детки, спасибо, это я с чаем, с чаем...»

Потрясение. Его в тот день пережили все «артисты». Этого сильного чувства боятся порой родители, всячески оберегая от него своих чад. Заменяя жизнь суррогатом из надуманных сложностей, родители заведомо приучают детей к верхоглядству, эдакому скольжению по жизни, к неспособности вглядеться в пугающие её глубины. Александр Петрынин не боится показывать детям жизнь. Пусть знают, что есть люди, которым не мил белый свет. Они заживо погребены в этом доме, забытые и презренные. И если ты человек, вспомни про такого несчастного. Поддержи его добрым словом, нехитрой песенкой, шоколадкой.

А давайте будем ездить сюда каждое воскресенье?

А давайте подготовим им концерт на День Победы?

А давайте...

Давайте. Петрынин охотно принимает любое предложение, он радуется, что души ребят фактически очень похожи на этих стариков, потому что тоже оставлены и тоже нелюбимы, эти души встрепенулись сейчас и страдают. А раз страдают, значит, живут.

Центр много лет был его далёкой мечтой. Уже после колонии он работал завучем в средней школе. Тогда, в один из его приездов в замечательную Москву, я спросила, как ему работается.

Хорошо. Но там, в школе, не мои дети. У них есть дом, родители. А мои, они брошенные, они без дома, без матерей. Я нужен тем, эти обойдутся без меня.

А здесь, в Центре, живут именно те, которые без него не обойдутся. Он считает, что ему очень повезло, потому что далеко не у каждого есть в жизни главное дело. Хорошо, что в Хабаровске увидели, поняли и оценили талантливого педагога Петрынина. И не испугались его молодости.

В последний свой приезд он рассказал мне страшную историю про Красную Шапочку. Он собрал в горнице самых маленьких, стал читать им эту сказку, потом решил проверить их на внимание:

Кто главный в «Красной Шапочке»?

Бабушка, - сказал один.

Волк, - сказал другой.

Дровосеки, - сказал третий.

А один мальчик звонким голосом выкрикнул на всю горницу:

Да нет же, нет! Мать у неё была, мать, понимаете?

Мальчик тот по сей день в их Центре. Потому что

у него, в отличие от Красной Шапочки, матери нет. Она спилась и повесилась на собственных колготках в собственной квартире, пока малыш спал. Утром он увидел её. Ему было тогда три года, и он долго ходил вокруг неё и просил кушать...

Тяжёлая ноша — людская беда. Человек взвалил эту ношу на себя добровольно и несёт её по жизни, умудряясь при этом слыть удачливым, красивым, молодым и здоровым. Почему так надо любить этих бедолаг и почему считает он своим долгом восполнять то, что недодано им, и исправлять то, что было искорёжено Другими? Он и сам, наверное, не ответит. Но, почувствовав, что устал, он испугается не этой своей усталости, а того, что стал повышать на детей голос. И, испугавшись, уедет в замечательную Москву, чтобы в неразберихе её будней разобраться в себе, походить по её улицам, встретиться с теми, кто любит его и для кого он человек-праздник.

- Какое синее небо над Москвой, вы заметили?

Небо действительно синее, в этом ты, Саша, прав.

ПАЛОМНИКИ БЕЗ ПОСОХОВ

Сумки, сумки, сумки. Гора сумок в углу прихожей. Куртки, куртки, куртки - ворох курток на вешалке. Ботинки, кроссовки, сапоги - обувка, совсем новая и стоптанная, у двери. Мой дом полон гостей. Они сидят чинно на диване, на стульях, на полу и - стесняются. Восемь часов лету из Хабаровска притомили их, да ещё разница во времени, да ещё незнакомая обстановка. Мои гости молоды. Самому старшему семнадцать лет, самому маленькому одиннадцать. Всего их одиннадцать человек, приютских детей из Хабаровска.

Они прилетели не просто в Москву. Они прилетели поклониться великим российским святыням. Переночевав, утром они едут ранней электричкой в Оптину Пустынь. Потом... Потом будет много всего, так много, что, пожалуй, им и за год не осознать того, что увидят. Но это потом, а сейчас... Сейчас приютский завхоз Лидия Александровна Байдина хлопочет на кухне, торопится накормить свою ораву по нашему, по московскому времени, ужином, по их, по хабаровскому, завтраком. Учитель приюта Валерий Алексеевич Данилко распределяет, кто за кем идёт в ванную принимать душ и стирать носки, директор Александр Геннадьевич Петрынин пытается дозвониться до Оптинского подворья, узнать — нет ли назавтра какой оказии до места.

Совсем ещё недавно эти ребята жили в подвалах, слонялись по рынкам в поисках еды, спасались от отцовских побоев, от поножовщины, воровали, балдели от клея «Момент», кололись, напивались до отравления дешёвым спиртом. Рулетка жизни равнодушно крутила их невесёлые будни, подталкивая всё ближе и ближе к той черте, за которой пропасть. Как вдруг (у каждого из них своё «вдруг») они попали в приют, где им напомнили, что они - люди. И что есть человеческая, достойная жизнь.