Пётр Африкантов - Иванова гармонь, или Cказ о том, как на саратовской гармонике колокольчики зазвенели

Июль. Жара. По деревне идёт мирской бык. Он то и дело останавливается, круто нагибает голову, почти касаясь ноздрями земли, фыркает, отчего в разные стороны разлетается облачками седая пыль и, захватывая копытом передней ноги землю, бросает её себе на спину. Как только жители деревни услышали его устрашающий рёв, их как ветром сдуло с деревенской улицы. Разбежались по домам и ребятишки, что играли у сараев. Сараи же находились как раз против домов однопорядковой улицы, через дорогу. Засеменила от колодца баба в с ведром воды, то и дело, в страхе поглядывая в сторону быка. Вышел из дома мужик, обутый в лапти и с граблями, намереваясь куда-то идти. Вышел и тут же остановился, вперив взгляд в бычину.

Не убежал из оравы ребят лишь один мальчик лет десяти. Он как сидел, спиной к быку, так и продолжал сидеть на бревне у сарая, а бык подходил к нему всё ближе и ближе. Мальчик что-то вырезал ножичком из ивового прута. Казалось, что он настолько сильно увлечён, что не слышит приближающейся смертельной опасности. Только так мог подумать любой, кто был в деревне первый раз, и не знал Вани Торопка.

Торопок – не фамилия, а прозвище. Его дед Митрофан – тоже Торопок. И его отца Торопком звали. Так вот по нему и зовут всех Торопками. Торопком дедушкиного отца прозвали из-за особой суетливости. Он всегда куда-то торопился. Окна закрыть на ночь ставнями – торопится, трубу закрыть печную – торопится. Дети первого Торопка, а затем уже и его внуки, в принципе, никогда и никуда не торопились, но тоже назывались Торопками. Видно так деревенским было удобнее понимать о ком идёт речь. Без всяких уточнений. А тут скажут «Торопок» – значит дед Митрофан. А если скажут «маленький Торопок» – то тут любому понятно, что речь идёт о внуке. В общем, довольно о деревенских прозвищах, вернёмся к уличной ситуации.

А бык всё приближался. Мальчишка, наверняка бы убежал, как и его сверстники, и не сидел на пути у быка. А не убежал он и даже не встал с бревна оттого, что просто бычьего угрожающего рёва совсем не слышал. Доходившие до него звуки он принимал за дальние раскаты грома. Ваня был просто сильно глух от давнего испуга. Про таких говорят, что им медведь на ухо наступил. Только Ване никто на ухо не наступал. Пять лет назад, совершенно здоровый мальчик, вышел вот так же на улицу и встретил там этого самого быка. Страх перед громадным животным был настолько сильным, что Ваня перестал говорить и слышать.

Рёв быка услышала родная бабушка Вани – Степанида. Она взглянула в оконце, отставила в сторону ухват, и, вытирая о подол руки, выбежала спасать внука. Бык уже прицелился поднять на рога не только мальчишку, но заодно и бревно, как рядом выросла высокая, прямая фигура Степаниды. Нет, она не бросилась на быка с палкой, не стала на него кричать. Да что кричать и махать палкой. Нет в деревне физической силы, чтобы могла этакую громадину остановить.

В общем, бабушка Вани и не стала ничего делать того, что предпринимают в этой ситуации отчаянные люди. Степанида, перекрестившись, подошла к разъярённому быку и часто, не переставая, стала не размашисто, а мелко его крестить, при этом просто и этак утешительно говоря:

– Ну, что, Милорд (так в деревне звали быка) обидели тебя… Прости их, Милорд… Люди часто бывает не знают что творят. Пусть твой гнев станет милостью… А Бог тебе за это наградит хлебушком, – и она, запустив руку в карман передника, извлекла из него кусочек хлеба и поднесла к носу Милорда. Милорд вдохнул запах хлеба, взял его в рот и начал жевать, а пальцы Степаниды в это время уже заскользили по шее быка, лаская её горбатые складки. Постепенно гнев и ярость стали уходить из животного. Он перестал угрожающе реветь, но глаза его всё ещё были налиты от былой ярости кровью.

В этот момент Ваня оглянулся и, увидев огромную с торчащими рогами, голову вожака деревенского стада,на секунду испугался, но увидев рядом бабушку, тут же расплылся в улыбке. А через пять минут бык уже вытянул шею и бабушка с внуком оглаживали её, приводя Милорда в абсолютно мирное состояние. А ещё через некоторое время они уже втроём шли к деревенскому пруду, где стояло стадо коров и женщины выдаивали своих любимиц. Захватила с собой ведро и Степанида. Она подошла к своей Зорьке и, ласково разговаривая с коровой, стала её доить.

В поступке Степаниды не было ничего необычного. В деревне утихомирить быка могла только она и не раз это делала.

Ваня, ожидая бабушку, присел на плотину, стал глядеть на мелкую рябь воды, да разглядывать снующих туда и сюда стрекоз. Он не слышал, как звенели комары, фыркали коровы, весело переговаривались женщины. Мир звуков в этом диапазоне для него был закрыт. Он лишь ощущал дуновение ветра, но не слышал его. Он видел, как разговаривают люди, раскрывая в определённом порядке рот. Он даже умел немного, в общих чертах, понимать о чём идёт речь по губам. Вот и сейчас, сидя на плотине, он чувствовал, как касается, выходящий из груди воздух, языка, гортани, зубов и ему было приятно. Ваня в это время улыбался, понимая, что в этот момент он приближается к чему-то сокровенному и ему было радостно.

За такими упражнениями он не заметил, как к нему подсел обутый в лапти незнакомый с длинной седой бородой старичок в косоворотке с холщёвой котомкой через плечё. Когда Ваня увидел его, тот кивнул мальчику, как будто знал, что мальчик лишён слуха. Незнакомец развязал котомку, достал из неё, завёрнутую в тряпицу небольшую иконку. После этого старичок встал на колени, повернувшись лицом на восток, жестом указал Ване следовать его примеру и стал молиться. Ваня, повинуясь старичку, встал с ним рядом на колени и, как учила его бабушка, стал креститься и кланяться на восток. Моление продолжалось недолго. Таинственный дедушка, закончив молиться, встал, положил мальчику руку на голову и произнёс:

– Отныне отрок будешь слышать всё и всегда. Господь-создатель дарит тебе возможность слышать и чисто говорить и слух твой будет лучше, чем у кого-то ни было. Молись Богу, Ваня.

– Я слышу! –вскрикнул мальчик. – Я разумею, что ты мне говоришь, дедушка! Почему же я этого не умел раньше!? – проговорил он в замешательстве и восторге.

– Господни пути неисповедимы, – сказал старик. – Прими этот Божий дар с трепетом. Твоя душа созрела не только для понимания и восприятия человеческого голоса, но и для понимания глубинных красот звука. Красот, которых большинство людей не достигают, а почитают звук за обыкновенный шум. Но это не так.

Ваня был на вершине блаженства. Он умел говорить и слышать. Это было так здорово. Он купался в звуках произнося слоги и целые слова и не мог насытиться новыми возможностями. Обыкновенный человек без физических недостатков не радуется тому, что он говорит и слышит для него это норма жизни. Он не мыслит себя без речи и слуха и потому ему не понять во всей полноте радости мальчика.