Array Народное творчество (Фольклор) - Нюргун Боотур Стремительный

Первый средь них,
Сильнейший средь них,
Чей выдох – белый туман
С облако величиной,
Богатырь Буксаат Хара
Неподвижно на месте сидел,
Нерасторжимо соединив
Опорные три кольца,
На которых держится мир,
Руки могучие в кольца продев,
Не размыкая рук никогда;
Левым красным глазом своим,
Мерцающим, как звезда
В осенние холода,
За небесами он наблюдал,
Огненным правым глазом своим
Пристально вниз глядел.
Так он всегда неподвижно сидел,
Три кольца небесных держал.
А страшился он одного:
Если бы в руках у него
Хоть одно покачнулось кольцо,
Дрогнул бы трехъярусный небосвод.
Всколыхнулись бы девять
Белых небес.
Если бы в руках у него
Повернулось огненное кольцо,
На котором держится вся земля,
То обитаемый Средний мир
Всем бескрайним простором своим,
Всей непомерною толщей своей
Поставленный на воде,
Закачался бы, как лохань,
Затопили б его края
Воды мертвые довременного моря…
Изобилье и счастье земли
Смыты были бы,
Сметены
Яростью ледяной волны;
В страшном Нижнем мире тогда
Заклятые в древние времена
Засовы Алып-Чарай
Отодвинуться вдруг могли
И открыть глубины
Удушливых недр,
Бездонных подземных недр…
Наступила бы гибель земли,
Распался бы,
Разрушился мир

Этому богатырю,
Что держит опоры трех миров,
Раз в три года
Белую пищу несли,
Гущу небесного молока.
Как бездонный провал,
Как ущелье в горах,
Он широкий рот открывал,
И прямо в открытый рот,
В глубокий отверстый зев
Опрокидывали ему
Белой сладкой пищи котел;
Это малое проглатывал он
Огромным одним глотком…
Нет на свете лучше богатыря!
Румянцем густым цветет
Лица его смуглота;
Как из стали кованы —
Мышцы его
Усталости не испытали вовек;
Огромный,
Как горный кряж,
Опора вселенной – он.

А второй из богатырей —
Ловкий боец,
Коварный хитрец,
Удалой Ала Дьаргыстай;
Мясом грузным он не оброс,
От жира не лоснится он,
Кости неломкие у него,
Тело железное у него,
Не боится он ничего.

Воскликнув:
– Ну что ж!
Такова
Предначертанная Одун Хааном судьба! —
Этот стремительный богатырь,
Ухватив свой грузный железный шест —
С тремя наконечниками острогу —
Уже размахнулся оружьем своим,
Чтобы ударить прямо в кадык
Того, кто дерзко снизу хотел
Проникнуть в Верхний мир.
Так он прежде на землю
Сбрасывал всех
Рвавшихся на небеса…
В этом служба его была,
За это хвалу воздавали ему
В трех мирах,
На трех языках;
Он хранил нерушимый строй,
Установленный в начале времен.
В сверкающем доспехе своем
Был он схож с боевым копьем
О восьми лезвиях,
О трех остриях —
Так о нем предания говорят…

Третий из богатырей —
Белого неба гонец.
О чем бы ни попросили его,
За чем бы ни посылали его,
Дух не успеешь перевести,
А он, как молния, улетев, —
Уже воротился, гремя, как гром;
Все узнал, все увидел,
Принес ответ…
Смеется он,
Будто сено горит,
Хохочет он,
Будто гром гремит;
Когда, как молния, он летит —
Не видно тени его,
Вот какой он,
Кюн Эрбийэ-молодец —
Гонец небесных айыы.
Могучий голос его, как гром,
Раскатывается в высоте;
Словом одним богатырь
Злобного угомонит;
Так остер его разговор,
Что заслушиваются его.
В трех небесных рядах
На кумысных пирах
Он на главном месте сидит…

Копье занесенное увидав
У небесного стража в руках,
Он – смеясь,
Как сухое сено, горя,
Хохоча, как гром, грохоча,
В молнию превратясь,
Вниз полетел, как стрела,
И мгновенно кверху взвился,
Ослепительно ярко блеснув,
И прославленному богатырю
Ала Дьаргыстаю сказал:
– Открой скорее
Огненный вход!
Летит сюда крылатой стрелой
Голос Аан Алахчын самой,
Дух ее челюсти и языка! —

Только молвить успел он эти слова,
Могучий Ала Дьаргыстай
В сторону быстро отвел
Трехзубую свою острогу,
Восьмилезвийный свой
Железный шест,
Что был заколдован и заговорен
Чарами восьмидесяти восьми
Пролетающих облаков,
Девяносто и девятью
Коварствами бога битв;
Подержал на весу свою острогу,
Приоткрыл на мгновенье огненный вход
На торжествующую высоту
Трехъярусных белых небес.

Из пределов широкой земли,
Окруженной хребтами гор,
Рассекая воздух звонкой стрелой,
На небо, сверкая, взлетел
Голос Аан Алахчын,
Дух ее челюсти и языка;
И в кукушку малую превратясь,
Крылышками блестя,
Покружился над кровлею золотой
Обширно прекрасного дома-дворца,
Где обитает Юрюнг Аар Тойон,
Неба хозяин седой,
В высокой шапке из трех соболей,
Чье дыханье – нежный зной,
Попирающий ногой облака
Гуще белого каймака.
Над золотым небесным жильем
Простирая широкую сень,
Восьмиветвистое дерево там
Густолиственное росло;
Кукушка села на ветке его,
Радужным опереньем блестя,
Открывая граненый клюв,
Звонким щелкая языком,
Выпуская громкую речь;
Будто снежинки в бурю, слова
Вылетали из клюва ее.

Здесь, на вершине белых небес,
Величавое солнце светит всегда,
Вечный день сиянием напоен,
Вечер не приходит сюда;
На прекрасных густых деревах
Не облетает листва никогда,
На зеленых небесных лугах
Не увядает трава;
Заморозков не бывает здесь,
Никогда не падает снег,
Вечная, молодая весна,
Благоухая, цветет.

Здесь, на широком хребте
Трехъярусных белых небес,
В огромном веселом доме своем,
В летней, золотой урасе,
Возле трех молочных озер,
Сладостным, теплым дыханьем дыша,
Восседает белый, седой
Старец Юрюнг Аар Тойон.
Он высокую шапку из трех соболей
Приподнял, уши открыл,
Услышал кукушку —
Проведал все.
Неторопливо потом
Голосом тихим, спокойным своим
Молвил такие слова.

Дьэ-бо-о!
Дьэ-бо-о!
Я давно отсюда гляжу
На подножье высоких небес,
Потонувшее в дыхании бед,
В ледяном дыхании бурь…
Я давно отсюда сверху гляжу
На обитаемый Средний мир,
На окруженный горами простор
Восьмикрайней,
Восьмиободной земли,
Необозримой, прекрасной земли, —
Давно ли она
Богато цвела!
А потом превратилась она
В поле раздора,
Лютой вражды…
Видел я, как отчаянные удальцы —
Небесные абаасы
Растоптали поверхность ее…
Видел я, как воинственные пришельцы —
Исполины подземных бездн,
В неуемном своем озорстве,
Истребили, пожрали, сожгли
Изобилье средней земли…

Великий Улуу Суорун Тойон
Спит теперь, говорят,
Непробудным сном.
Только если копьем
Ему бок пронзить,
Лишь тогда, говорят, всполошась,
Хлопая по бедрам себя,
Рассерженный, просыпается он,
А его многочисленные племена,
Бесчисленные потомки его
Растоптали подошвами торбасо́в
Предопределенье верховных владык,
Решение огненного суда,
Веление великой судьбы…